Aльма-матер.
Из серии "Когда все были живы."
Маленькие главы из повести длиною в жизнь.
Мы встретились через много лет. Договорились встретиться в нашем МОПИ имени Надежды Константиновны Крупской, который уже перестал быть институтом, превратившись в университет. Университет... (Как мы любим менять названия, думая, что с изменением названия поменяется и сущность. Смешно.) Как стояло здание, так и стоит. Шла по улице вдоль шлакоблочной многоэтажки, вспоминая старый Бауманский рынок, когда-то стоявший неподалёку, давно снесённый, куда студентами в перерывах между лекциями бегали к временами открывающемуся окошку грязного двухэтажного здания купить кровяной зельц... Я всю жизнь ищу тот вкус! Пробовала кровяной зельц в эксклюзивных магазинах... - не то. Только однажды, приехав к дочери, тогда учившейся в Германии, в небольшом магазине рядом с железнодорожной станцией, где продавали только колбасы, купила зельц... с тем запахом, с тем вкусом... Я, считающая, что даже мороженое лучше есть за столом, шла по улице и ела зельц, доставая его рукой из восковой бумажки по одному кусочку...
Старого Бауманского рынка нет.
Наш институт как стоял, так и стоит.
По-прежнему стоит - нас в нём больше нет.
Правда, для двоих из наших Aльма-матер была ещё и рабочим домом: Андрюша здесь читал выразительное чтение и методику литературы, Верочка Скрипкина читала разные курсы, последние десять лет литературу рубежа веков и ХХ века, была замдеканом факультета, "отдала работе, институту жизнь" (ох, каким словесным стандартам "отдаю дань", да ещё скрытое сравнение с работным домом - выпендрёж, извините). На фотографиях там, в том времени, она такая весёлая, а здесь, с нами, её больше нет.
Странно...
Та же лестница, с перепокрашенными, местами с облупленной краской, перилами... Где-то здесь стоял тогда наш декан, Копосов Лев Феодосьевич, стоял внизу лестницы, а над ним возвышалась фигура нашей профессорши по философии в обтягивающем ядовито-фиолетовом брючном (помните, девочки, мода в семидесятых была?) костюме. Она Копосову что-то грозно объясняла, а он, человек глубоко скромный и интеллигентный, стеснялся поднять на неё глаза, так нелепо смотрелась её фигура в обтягивающем трикотаже на фоне окна. (Кто-то прибежал за мной: беги скорей, посмотри, вот это сцена! Прямо театр! И я бежала снизу вверх, делая вид, что срочно надо...) А лестница тогда была ши-и-ире...
Ой, надо рассказать.
Отступление про "Философские тетради" Ленина.
Ольгу Фроловну Фролову все боялись. Точка. (Все. Боялись.) Вела она у нас зарубежную философию. Я мало лекций пропустила за свою студенческую жизнь, но некоторые пропускала. У неё я не пропустила ни одной. Сидела записывала всё, близко к тексту.
На экзамен мы шли по порядку, установившемуся с первого курса. В первых рядах шли смельчаки, первые пять-шесть, среди смельчаков всегда шёл Андрюша, я шла за ним. Садилась за его широкой спиной... Думаете о шпаргалках? - Правильно думаете. Но мне, чаще всего, не надо было их доставать. Я их помнила. Зрительная память была хорошей - и стоило закрыть глаза - я видела ту шпаргалку мысленно, оставалось только записать... Сидение же за спиной Андрюши придавало уверенности. И вот экзамен зарубежной философии (изучали которую по принципу: вот как наш советский философ Н.Н. раскритиковал Фрейда... Хотя всё-таки можно было выбрать цитаты Фрейда в работах разных философов.) Накануне, а на подготовку к экзамену давалось пять дней, моя мама принесла мне из библиотеки все (ВСЕ! -sic!) работы Ленина, входившие в билеты. И я все (ВСЕ! -sic!) работы Ленина, входившие в билеты, перечитала. Кроме одной. Мама не нашла "Философские тетради". Утром перед экзаменом бегаю по коридору второго этажа: "Ни у кого нет "философских тетрадей"?" Были у нас два Васи: Семёнов и Феофанов. Вася Семёнов, человек чрезвычайно обязательный, ничего о "Философских тетрадях " не знал, а Вася Феофанов спросил, сколько билетов я знаю. Получив ответ, что к 100 вопросам я знаю 99 ответов, заметил, что мне не о чем волноваться, ведь он знает только сорок... Пока бегала - первая пятёрка сдающих стала выходить, тогда смельчаками были мальчишки. Выходит первый: "два, пересдача"... второй: “два, пересдача..." (Кстати, разрешение на пересдачу надо было просить в деканате, бумагу на пересдачу к Фроловой подписывали без звука). Всё, мне пора идти. Вхожу. За столом в углу Ольга Фроловна. Беру билет. Поворачиваюсь лицом к друзьям, сидящим за партами, открываю билет - все смотрят на меня, ждут, - вслух чётко читаю: "Философские тетради" Ленина". И все мои - эх, а я вас друзьями считала! - однокурсники дружно покатываются со смеху! (Не волнуйтесь, всё кончится хорошо!) Села за парту и - мысленно - стала перелистывать свои конспекты. Вот эта страничка - этот билет, вот эта страничка - тот... пока не наткнулась на конспект, ни в какой билет не входящий. А что если это "Философские тетради" Ленина? Рискнём, выхода всё равно нет. И моя зрительная память все записи с той странички перенесла на лист бумаги. Немного, но всё-таки что-то. К счастью, это был второй вопрос билета. Первый я оттарабанила быстро, уверенным голосом, с цитированием... Всё, как положено. Приступила ко второму с опаской... Но вскоре была прервана Ольгой Фроловной: "Как замечательно вы помните мои лекции, почти дословно! Достаточно." Что-то поставила в зачётку, расписалась. Я вышла. За дверью моё напряжение сразу спало, я, опершись спиной на дверь, как-то стала "сползать" на пол - была подхвачена мальчишками - все уже знали, что мне достались те "ФИЛОСОФСКИЕ ТЕТРАДИ" ЛЕНИНА: "Что, тоже двойка?!..." открыли мою зачётку: "Чего ты расстроилась?! Пять!"
А "Философские тетради" Ленина я с тех пор так и не прочла.
Ребята, никто не знает, о чём "Философские теради" Ленина, а?
Институт - стоит...
Лестница на второй этаж - идёт...
Те же залы, похожие столы... Вот за тем столом, на "Камчатке" я просидела четыре года... А за такой кафедрой читал нам один из самых блестящих преподавателей нашего курса Павел Александрович Лекант.
Павел Александрович Лекант... Удивительно элегантный, всегда в отглаженном костюме, всегда вовремя, он входил в аудиторию с портфелем, который неизменно клал на стол, после чего перемещался в середину прохода и начинал читать лекцию, никогда к тому портфелю не обращаясь. Примеры, записанные на карточках, он доставал из нагрудного кармана пиджака и, прочитав, отправлял в другой карман. Это все другие читали (Буквально: читали. По бумажке.), а он произносил, рассказывал, повествовал, говорил - подбирайте глаголы, всё равно не опишете, как он "читал" лекции! Слушать его было - полный восторг! Нет, нет, не литературу он нам читал, русский, и самый для меня тогда скучный раздел: "Синтаксис и Пунктуация". По-моему, позднее ещё он читал "Стили речи". Удивительно увлекательно. (Лекант был нашим первым деканом. Его сманили в Ленинский педагогический. Нехорошие люди. Недавно, а теперь недавно - это лет десять назад, встретила книгу в интернет-магазине по синтаксису, написанную П.А. Лекантом, обрадовалась, как будто случайно встретила старого друга).
Ой, надо рассказать.
Рассказ о том, как я невольно обманула Павла Александровича Леканта.
Все, кто меня знает с юности, думаю, помнят, что увлечением с юных лет был Александр Сергеевич - тут я всегда делаю многозначительную паузу - и добавляю: Грибоедов. Что правда. Прочитав "Горе от ума" за пару вечеров в четвёртом классе, я была так поражена, что, в том же четвёртом классе, выучила последний монолог Чацкого "Не образумлюсь, виноват..." наизусть. Лежала на раскладушке в единственной, но большой, в восемнадцать метров, комнате нашей квартиры и декламировала громким голосом, родители терпели: "Слепец, я в ком искал награду всех трудов!" К восьмому классу знала всю комедию наизусть, пересмотрела все московские постановки, уличила Миронова и Ширвиндта в забывчивости, как сейчас помню, как они пропустили (!) в спектакле три строчки в первом действии:
Молчалин (Ширвиндт):
День за день, нынче, как вчера.
Чацкий (Миронов):
К перу от карт? и к картам от пера?
И положенный час приливам и отливам?
Всю жизнь мучала маму монологами, особенно любимым, Репетилова, (эх, родилась бы мужчиной, сыграла бы Репетилова на сцене!).
Зачем я это помню? А ведь помню!
К чему я это говорю, зачем такое длинное вступление? Да чтобы объяснить везение в жизни!
На выпускном в восьмом классе писала (конечно, вы угадали, я везучая!) что-то про второстепенных персонажей (вспомнила всех, включая племянника, князя Фёдора).
На выпускном экзамене по литературе в десятом что вытащила? - Грибоедова. (Тогда мои учителя, зная мой конёк, тоже не поверили ТАКОМУ везению, говорили, что можно не слушать совсем, но смилостивились, хотя и не дослушали до конца, не дали развернуться.)
Окончила я с золотой медалью, приехала поступать в институт.
Первый экзамен - сочинение. (Что, уже думаете, что мне повезло? Я тогда тоже надеялась...) Входим с подругой, садимся, на доске пишут темы:
1. "Русь в поэме Гоголя "Мёртвые души". (Переглядываемся: нет, не напишем, тему не охватим, цитирование не потянем.)
2. "Тема революции в творчестве Маяковского и Есенина" (Ну, в каком-то отдельном произведении ещё можно как-то раскрыть за шесть часов, но "в творчестве" - безнадёжно, это провальная тема, да ещё умудриться сравнить! А цитаты где взять? Тогда надо было цитировать по памяти.)
3. ".... в творчестве Салтыкова-Щедрина" (Переглядываемся: “Ты знаешь хорошо Салтыкова-Щедрина?" - "Я – нет." - "И я - нет...")
А на доске пишут четвёртую тему: "Партийность есть высшее выражение народности в искусстве." Тут моя подруга мне и говорит: "Не повезло. Всё, сейчас встаём и уходим." Так просто сдаться? Ну, нет, это не в моём характере. "Слушай, "партийность" можно написать. Пусть формально, но можно. Там только одна загвоздка, что надо не в литературе, а в искусстве, но может, вспомним пару художников, хоть одного скульптора - и вывезет?"
И писали мы тогда "Партийность..." Через несколько дней вывесили списки тех, кто получил "два", подруга в институт не прошла... а я, обрадованная, что меня в списке двоечников нет, через пару дней приехала на экзамен (устный) по литературе.
Сидим мы все в огромной аудитории, ждём вызова (вызывали пофамильно). Вдруг в аудиторию входят два преподавателя: "Курская здесь?" - Выхожу с ними в коридор, меня спрашивают, почему я после сочинения не зашла в деканат. "А зачем?" - "Так вы же медалистка, если на пятёрку написали, можете быть зачислены без устных экзаменов." И я, как всегда в таких ситуациях, с непоколебимым нахальством говорю, что ж я не знаю сама, на что я написала? -"А как вы думаете?"- "Думаю, что на тройку дотянула, так как про искусство там практически нет, за исключением одного художника и одного скульптора, да и тема тяжёлая, да и ..." Критиковать, даже если это собственное сочинение, я до-о-олго могу. Тут, имя я узнала потом, Павел Александрович Лекант меня прерывает, говорит, что поставили "четыре": я неточно процитировала Маяковского, - деканат должен был меня уведомить, но то, что я сказала о своём сочинении, - интересно, и он придёт меня послушать на экзамен, да, между прочим, готовилась ли я к устным экзаменам? Ой! Готовилась-то, готовилась, но кто-то дополнительный, судя по всему, важный (я тогда не знала, что он декан) будет меня слушать? - Ой!
Но не отступать же...
И вот оно, счастье! Так везёт только раз в жизни: я вытащила билет, первым вопросом которого было "Горе от ума", Чацкий и Молчалин.
Там потом было ещё два экзамена. Но это уже было не важно.
Так меня приняли в институт.
И институт стоит, как стоял.
И аудитории, как будто мы вчера их покинули.
И литературные газеты на стенах, будто нами написанные...
И мы здесь, только на тридцать лет постаревшие...
Удивительно, в первую секунду думаешь: "Кто это? Что она сказала? Не перепутать бы имена!" А через минуту память возвращается, всех начинаешь узнавать и, как в молодости, начиняешь рассказывать, перебивая друг друга...
Уже не видишь ни возраста, ни морщин, ни перемен в фигуре, а через полчаса сама ощущаешь себя вновь той молодой девочкой, о которой забыла в суете будней. И вокруг тебя те, кто навсегда будет для тебя "твоими мальчиками", несмотря на солидные профессии и бороды, кто навсегда будет твоими подружками-"девочками", несмотря на статус мам или уже бабушек... И стихи мы помним одни и те же, и песни поём одинаковые...
И рассказам о прошлом нет конца: где встречались... куда ходили... как сдавали экзамены или "засыпались" на них...
Ой, надо рассказать.
Рассказ о провале на экзамене.
Я совсем не ругаю КПСС. Этот рассказ совершенно не о политике. Ну, не совсем о политике... О политике, но не совсем... Короче, я - человек, историей своей семьи напуганный. И в политику никогда не вмешивавшийся. Но к преподаванию истории КПСС имевший своё отношение. Если бы преподавали её на первом курсе, наверняка бы выучила. А тут дело шло к окончанию института, предметов серьёзных целая куча, книг для прочтения по каждому предмету лист длиннющий (а мы, три подруги на "Камчатке", делили списки "на троих", каждая должна была прочитать свою треть, и пересказать остальным с критикой и подробными комментариями; и даже при этом норма чтения, повторяюсь, уже где-то писала, была у меня около ста страниц в день), написание курсовых работ, а потом и диплома (в том возрасте своих мыслей - кот наплакал!), - так ко всему этому добавлялся "кирпич" истории КПСС. "Кирпич" - так прозвали учебник: он по форме, весу, иногда цвету напоминал кирпич. Хотя мой учебник был серым. Имя преподавателя не помню. Помню, что к концу обучения самоуверенность зашкаливала, и я прогуливала его лекции и даже семинары, разумно рассуждая, что преподавать мне придётся русский язык и литературу, так лучше этому посвящать время моих занятий. (Почему было не посидеть на занятиях и потихонечку - с книгой под партой, как все делали, - не "позаниматься" с умным видом? Юношеская бравада! "Хочу быть профессионалом!" Неплохо бы ещё в юности быть мудрой. Но это я отошла от повествования.) И вот пришло время экзамена. Я "кирпич" прочла. Но мозг включить на запоминание не смогла. Мозг просто закипел и отказался запоминать даты съездов, результаты пятилеток... А экзамен надо сдавать. Какой вопрос мне выпал - не помню. Помню, что преподаватель перед тем, как поставить мне оценку, посмотрел в лист посещаемости его лекций и семинаров и обнаружил прогулы. После чего последовало длинное внушение, как надо учиться, была объявлена тройка, и он открыл мою зачётку. И замер. Начал пролистывать назад, к первой сессии, потом вперёд, к последней...а дело в том, что к четвёртому курсу я была абсолютной отличницей, Пушкинским стипендиатом (не думаю, что за ум, студенческие работы, активность, хотя всё это было, думаю, что больше из-за надежды преподавателей, что в будущем я смогу... оправдаю...сделаю... напишу...) и в зачётке не было не то что тройки, четвёрок-то не было! Я-то тогда не поняла, если честно, что произошло, а он-то понял. У меня пятёрки были и у Леканта, и у Головенченко, и у Смирновой, и у Ольги Фроловны Фроловой (хотя и случайно...) И он стал мeня "вытягивать", а я только и хотела, чтобы мне поставили мою заслуженную тройку (уж на тройку я точно знала!) - и уйти. Не позориться. И спрашивает он меня там: “Что большевики должны были взять в первую очередь в Петрограде? Что написал Ленин по этому поводу?" У меня от стресса все, даже школьные, знания испарились, и слух отказал (все окружающие шипели и шептали про телеграф и телефон), и я с самоуверенной твёрдостью сказала: "Банки. Они должны были захватить банки. Молодому государству деньги нужны были." Всё шипение и шептание прервалось приглушённым хохотом... Но на четвёрку он меня вытянул. Вышла с облегчением, навстречу мне Копосов: “Как сдала?" - "Удачно, четыре!" И тут он изменился в лице: "Как ты могла?!"... дальше последовала лекция, что мне, пушкинскому стипендиату, негоже... и я должна пойти в деканат и прямо сейчас попросить о пересдаче. Нет, такого унижения я потерпеть не могла: пересдавать тому же преподавателю, запоминать даты и цифры, которые мне в жизни не пригодятся? -"Не пойду. Не буду." Взял он меня стипендией, которую мне было жалко потерять (как и ему было жалко потерять стипендиата на факультете): он обещал, что я буду сдавать другому преподавателю, а я согласилась написать реферат и защитить.
(Не очень честно? А заставлять нас заучивать "кирпич" было честно?)
А ребята долго надо мной потом смеялись: банки захватывать предлагали...
А Ира Сальникова на зачёте, с перепугу, нашего любимца (а тогда он только недавно женился и у него родился ребёнок) Копосова Льва Феодосьевича назвала Львом Феофилактовичем (нет, моя память ещё ничего, только странные вещи вспоминает...)
Между студенчеством и этим рассказом прошла наша жизнь. Как у всех.
В этом году - сорокалетие окончания института.
Дальнейшее... (ой, рука хочет написать пастернаковско-шекспировское : "Дальнейшее - молчание..."- цитирование уже автоматическое...)
Дальнейшее - всё ещё жизнь! Ребята, "мы ещё повоюем"!
P.S. Салаги! (Нормальные читатели, извините за студенческий жаргон, это я обращаюсь к сверстникам.) Кто без интернета помнит автора цитаты: "И пускай надо мной кружит мой ястреб...— Мы еще повоюем, чёрт возьми!"
Слабо?!
Из серии "Когда все были живы."
Маленькие главы из повести длиною в жизнь.
Мы встретились через много лет. Договорились встретиться в нашем МОПИ имени Надежды Константиновны Крупской, который уже перестал быть институтом, превратившись в университет. Университет... (Как мы любим менять названия, думая, что с изменением названия поменяется и сущность. Смешно.) Как стояло здание, так и стоит. Шла по улице вдоль шлакоблочной многоэтажки, вспоминая старый Бауманский рынок, когда-то стоявший неподалёку, давно снесённый, куда студентами в перерывах между лекциями бегали к временами открывающемуся окошку грязного двухэтажного здания купить кровяной зельц... Я всю жизнь ищу тот вкус! Пробовала кровяной зельц в эксклюзивных магазинах... - не то. Только однажды, приехав к дочери, тогда учившейся в Германии, в небольшом магазине рядом с железнодорожной станцией, где продавали только колбасы, купила зельц... с тем запахом, с тем вкусом... Я, считающая, что даже мороженое лучше есть за столом, шла по улице и ела зельц, доставая его рукой из восковой бумажки по одному кусочку...
Старого Бауманского рынка нет.
Наш институт как стоял, так и стоит.
По-прежнему стоит - нас в нём больше нет.
Правда, для двоих из наших Aльма-матер была ещё и рабочим домом: Андрюша здесь читал выразительное чтение и методику литературы, Верочка Скрипкина читала разные курсы, последние десять лет литературу рубежа веков и ХХ века, была замдеканом факультета, "отдала работе, институту жизнь" (ох, каким словесным стандартам "отдаю дань", да ещё скрытое сравнение с работным домом - выпендрёж, извините). На фотографиях там, в том времени, она такая весёлая, а здесь, с нами, её больше нет.
Та же лестница, с перепокрашенными, местами с облупленной краской, перилами... Где-то здесь стоял тогда наш декан, Копосов Лев Феодосьевич, стоял внизу лестницы, а над ним возвышалась фигура нашей профессорши по философии в обтягивающем ядовито-фиолетовом брючном (помните, девочки, мода в семидесятых была?) костюме. Она Копосову что-то грозно объясняла, а он, человек глубоко скромный и интеллигентный, стеснялся поднять на неё глаза, так нелепо смотрелась её фигура в обтягивающем трикотаже на фоне окна. (Кто-то прибежал за мной: беги скорей, посмотри, вот это сцена! Прямо театр! И я бежала снизу вверх, делая вид, что срочно надо...) А лестница тогда была ши-и-ире...
Ой, надо рассказать.
Отступление про "Философские тетради" Ленина.
Ольгу Фроловну Фролову все боялись. Точка. (Все. Боялись.) Вела она у нас зарубежную философию. Я мало лекций пропустила за свою студенческую жизнь, но некоторые пропускала. У неё я не пропустила ни одной. Сидела записывала всё, близко к тексту.
На экзамен мы шли по порядку, установившемуся с первого курса. В первых рядах шли смельчаки, первые пять-шесть, среди смельчаков всегда шёл Андрюша, я шла за ним. Садилась за его широкой спиной... Думаете о шпаргалках? - Правильно думаете. Но мне, чаще всего, не надо было их доставать. Я их помнила. Зрительная память была хорошей - и стоило закрыть глаза - я видела ту шпаргалку мысленно, оставалось только записать... Сидение же за спиной Андрюши придавало уверенности. И вот экзамен зарубежной философии (изучали которую по принципу: вот как наш советский философ Н.Н. раскритиковал Фрейда... Хотя всё-таки можно было выбрать цитаты Фрейда в работах разных философов.) Накануне, а на подготовку к экзамену давалось пять дней, моя мама принесла мне из библиотеки все (ВСЕ! -sic!) работы Ленина, входившие в билеты. И я все (ВСЕ! -sic!) работы Ленина, входившие в билеты, перечитала. Кроме одной. Мама не нашла "Философские тетради". Утром перед экзаменом бегаю по коридору второго этажа: "Ни у кого нет "философских тетрадей"?" Были у нас два Васи: Семёнов и Феофанов. Вася Семёнов, человек чрезвычайно обязательный, ничего о "Философских тетрадях " не знал, а Вася Феофанов спросил, сколько билетов я знаю. Получив ответ, что к 100 вопросам я знаю 99 ответов, заметил, что мне не о чем волноваться, ведь он знает только сорок... Пока бегала - первая пятёрка сдающих стала выходить, тогда смельчаками были мальчишки. Выходит первый: "два, пересдача"... второй: “два, пересдача..." (Кстати, разрешение на пересдачу надо было просить в деканате, бумагу на пересдачу к Фроловой подписывали без звука). Всё, мне пора идти. Вхожу. За столом в углу Ольга Фроловна. Беру билет. Поворачиваюсь лицом к друзьям, сидящим за партами, открываю билет - все смотрят на меня, ждут, - вслух чётко читаю: "Философские тетради" Ленина". И все мои - эх, а я вас друзьями считала! - однокурсники дружно покатываются со смеху! (Не волнуйтесь, всё кончится хорошо!) Села за парту и - мысленно - стала перелистывать свои конспекты. Вот эта страничка - этот билет, вот эта страничка - тот... пока не наткнулась на конспект, ни в какой билет не входящий. А что если это "Философские тетради" Ленина? Рискнём, выхода всё равно нет. И моя зрительная память все записи с той странички перенесла на лист бумаги. Немного, но всё-таки что-то. К счастью, это был второй вопрос билета. Первый я оттарабанила быстро, уверенным голосом, с цитированием... Всё, как положено. Приступила ко второму с опаской... Но вскоре была прервана Ольгой Фроловной: "Как замечательно вы помните мои лекции, почти дословно! Достаточно." Что-то поставила в зачётку, расписалась. Я вышла. За дверью моё напряжение сразу спало, я, опершись спиной на дверь, как-то стала "сползать" на пол - была подхвачена мальчишками - все уже знали, что мне достались те "ФИЛОСОФСКИЕ ТЕТРАДИ" ЛЕНИНА: "Что, тоже двойка?!..." открыли мою зачётку: "Чего ты расстроилась?! Пять!"
А "Философские тетради" Ленина я с тех пор так и не прочла.
Ребята, никто не знает, о чём "Философские теради" Ленина, а?
Институт - стоит...
Лестница на второй этаж - идёт...
Ой, надо рассказать.
Рассказ о том, как я невольно обманула Павла Александровича Леканта.
Все, кто меня знает с юности, думаю, помнят, что увлечением с юных лет был Александр Сергеевич - тут я всегда делаю многозначительную паузу - и добавляю: Грибоедов. Что правда. Прочитав "Горе от ума" за пару вечеров в четвёртом классе, я была так поражена, что, в том же четвёртом классе, выучила последний монолог Чацкого "Не образумлюсь, виноват..." наизусть. Лежала на раскладушке в единственной, но большой, в восемнадцать метров, комнате нашей квартиры и декламировала громким голосом, родители терпели: "Слепец, я в ком искал награду всех трудов!" К восьмому классу знала всю комедию наизусть, пересмотрела все московские постановки, уличила Миронова и Ширвиндта в забывчивости, как сейчас помню, как они пропустили (!) в спектакле три строчки в первом действии:
Молчалин (Ширвиндт):
День за день, нынче, как вчера.
Чацкий (Миронов):
К перу от карт? и к картам от пера?
И положенный час приливам и отливам?
Всю жизнь мучала маму монологами, особенно любимым, Репетилова, (эх, родилась бы мужчиной, сыграла бы Репетилова на сцене!).
Зачем я это помню? А ведь помню!
К чему я это говорю, зачем такое длинное вступление? Да чтобы объяснить везение в жизни!
На выпускном в восьмом классе писала (конечно, вы угадали, я везучая!) что-то про второстепенных персонажей (вспомнила всех, включая племянника, князя Фёдора).
На выпускном экзамене по литературе в десятом что вытащила? - Грибоедова. (Тогда мои учителя, зная мой конёк, тоже не поверили ТАКОМУ везению, говорили, что можно не слушать совсем, но смилостивились, хотя и не дослушали до конца, не дали развернуться.)
Окончила я с золотой медалью, приехала поступать в институт.
Первый экзамен - сочинение. (Что, уже думаете, что мне повезло? Я тогда тоже надеялась...) Входим с подругой, садимся, на доске пишут темы:
1. "Русь в поэме Гоголя "Мёртвые души". (Переглядываемся: нет, не напишем, тему не охватим, цитирование не потянем.)
2. "Тема революции в творчестве Маяковского и Есенина" (Ну, в каком-то отдельном произведении ещё можно как-то раскрыть за шесть часов, но "в творчестве" - безнадёжно, это провальная тема, да ещё умудриться сравнить! А цитаты где взять? Тогда надо было цитировать по памяти.)
3. ".... в творчестве Салтыкова-Щедрина" (Переглядываемся: “Ты знаешь хорошо Салтыкова-Щедрина?" - "Я – нет." - "И я - нет...")
А на доске пишут четвёртую тему: "Партийность есть высшее выражение народности в искусстве." Тут моя подруга мне и говорит: "Не повезло. Всё, сейчас встаём и уходим." Так просто сдаться? Ну, нет, это не в моём характере. "Слушай, "партийность" можно написать. Пусть формально, но можно. Там только одна загвоздка, что надо не в литературе, а в искусстве, но может, вспомним пару художников, хоть одного скульптора - и вывезет?"
И писали мы тогда "Партийность..." Через несколько дней вывесили списки тех, кто получил "два", подруга в институт не прошла... а я, обрадованная, что меня в списке двоечников нет, через пару дней приехала на экзамен (устный) по литературе.
Сидим мы все в огромной аудитории, ждём вызова (вызывали пофамильно). Вдруг в аудиторию входят два преподавателя: "Курская здесь?" - Выхожу с ними в коридор, меня спрашивают, почему я после сочинения не зашла в деканат. "А зачем?" - "Так вы же медалистка, если на пятёрку написали, можете быть зачислены без устных экзаменов." И я, как всегда в таких ситуациях, с непоколебимым нахальством говорю, что ж я не знаю сама, на что я написала? -"А как вы думаете?"- "Думаю, что на тройку дотянула, так как про искусство там практически нет, за исключением одного художника и одного скульптора, да и тема тяжёлая, да и ..." Критиковать, даже если это собственное сочинение, я до-о-олго могу. Тут, имя я узнала потом, Павел Александрович Лекант меня прерывает, говорит, что поставили "четыре": я неточно процитировала Маяковского, - деканат должен был меня уведомить, но то, что я сказала о своём сочинении, - интересно, и он придёт меня послушать на экзамен, да, между прочим, готовилась ли я к устным экзаменам? Ой! Готовилась-то, готовилась, но кто-то дополнительный, судя по всему, важный (я тогда не знала, что он декан) будет меня слушать? - Ой!
Но не отступать же...
И вот оно, счастье! Так везёт только раз в жизни: я вытащила билет, первым вопросом которого было "Горе от ума", Чацкий и Молчалин.
Там потом было ещё два экзамена. Но это уже было не важно.
Так меня приняли в институт.
И институт стоит, как стоял.
И аудитории, как будто мы вчера их покинули.
И литературные газеты на стенах, будто нами написанные...
И мы здесь, только на тридцать лет постаревшие...
Удивительно, в первую секунду думаешь: "Кто это? Что она сказала? Не перепутать бы имена!" А через минуту память возвращается, всех начинаешь узнавать и, как в молодости, начиняешь рассказывать, перебивая друг друга...
Уже не видишь ни возраста, ни морщин, ни перемен в фигуре, а через полчаса сама ощущаешь себя вновь той молодой девочкой, о которой забыла в суете будней. И вокруг тебя те, кто навсегда будет для тебя "твоими мальчиками", несмотря на солидные профессии и бороды, кто навсегда будет твоими подружками-"девочками", несмотря на статус мам или уже бабушек... И стихи мы помним одни и те же, и песни поём одинаковые...
Ой, надо рассказать.
Рассказ о провале на экзамене.
Я совсем не ругаю КПСС. Этот рассказ совершенно не о политике. Ну, не совсем о политике... О политике, но не совсем... Короче, я - человек, историей своей семьи напуганный. И в политику никогда не вмешивавшийся. Но к преподаванию истории КПСС имевший своё отношение. Если бы преподавали её на первом курсе, наверняка бы выучила. А тут дело шло к окончанию института, предметов серьёзных целая куча, книг для прочтения по каждому предмету лист длиннющий (а мы, три подруги на "Камчатке", делили списки "на троих", каждая должна была прочитать свою треть, и пересказать остальным с критикой и подробными комментариями; и даже при этом норма чтения, повторяюсь, уже где-то писала, была у меня около ста страниц в день), написание курсовых работ, а потом и диплома (в том возрасте своих мыслей - кот наплакал!), - так ко всему этому добавлялся "кирпич" истории КПСС. "Кирпич" - так прозвали учебник: он по форме, весу, иногда цвету напоминал кирпич. Хотя мой учебник был серым. Имя преподавателя не помню. Помню, что к концу обучения самоуверенность зашкаливала, и я прогуливала его лекции и даже семинары, разумно рассуждая, что преподавать мне придётся русский язык и литературу, так лучше этому посвящать время моих занятий. (Почему было не посидеть на занятиях и потихонечку - с книгой под партой, как все делали, - не "позаниматься" с умным видом? Юношеская бравада! "Хочу быть профессионалом!" Неплохо бы ещё в юности быть мудрой. Но это я отошла от повествования.) И вот пришло время экзамена. Я "кирпич" прочла. Но мозг включить на запоминание не смогла. Мозг просто закипел и отказался запоминать даты съездов, результаты пятилеток... А экзамен надо сдавать. Какой вопрос мне выпал - не помню. Помню, что преподаватель перед тем, как поставить мне оценку, посмотрел в лист посещаемости его лекций и семинаров и обнаружил прогулы. После чего последовало длинное внушение, как надо учиться, была объявлена тройка, и он открыл мою зачётку. И замер. Начал пролистывать назад, к первой сессии, потом вперёд, к последней...а дело в том, что к четвёртому курсу я была абсолютной отличницей, Пушкинским стипендиатом (не думаю, что за ум, студенческие работы, активность, хотя всё это было, думаю, что больше из-за надежды преподавателей, что в будущем я смогу... оправдаю...сделаю... напишу...) и в зачётке не было не то что тройки, четвёрок-то не было! Я-то тогда не поняла, если честно, что произошло, а он-то понял. У меня пятёрки были и у Леканта, и у Головенченко, и у Смирновой, и у Ольги Фроловны Фроловой (хотя и случайно...) И он стал мeня "вытягивать", а я только и хотела, чтобы мне поставили мою заслуженную тройку (уж на тройку я точно знала!) - и уйти. Не позориться. И спрашивает он меня там: “Что большевики должны были взять в первую очередь в Петрограде? Что написал Ленин по этому поводу?" У меня от стресса все, даже школьные, знания испарились, и слух отказал (все окружающие шипели и шептали про телеграф и телефон), и я с самоуверенной твёрдостью сказала: "Банки. Они должны были захватить банки. Молодому государству деньги нужны были." Всё шипение и шептание прервалось приглушённым хохотом... Но на четвёрку он меня вытянул. Вышла с облегчением, навстречу мне Копосов: “Как сдала?" - "Удачно, четыре!" И тут он изменился в лице: "Как ты могла?!"... дальше последовала лекция, что мне, пушкинскому стипендиату, негоже... и я должна пойти в деканат и прямо сейчас попросить о пересдаче. Нет, такого унижения я потерпеть не могла: пересдавать тому же преподавателю, запоминать даты и цифры, которые мне в жизни не пригодятся? -"Не пойду. Не буду." Взял он меня стипендией, которую мне было жалко потерять (как и ему было жалко потерять стипендиата на факультете): он обещал, что я буду сдавать другому преподавателю, а я согласилась написать реферат и защитить.
(Не очень честно? А заставлять нас заучивать "кирпич" было честно?)
А ребята долго надо мной потом смеялись: банки захватывать предлагали...
А Ира Сальникова на зачёте, с перепугу, нашего любимца (а тогда он только недавно женился и у него родился ребёнок) Копосова Льва Феодосьевича назвала Львом Феофилактовичем (нет, моя память ещё ничего, только странные вещи вспоминает...)
Между студенчеством и этим рассказом прошла наша жизнь. Как у всех.
В этом году - сорокалетие окончания института.
Дальнейшее... (ой, рука хочет написать пастернаковско-шекспировское : "Дальнейшее - молчание..."- цитирование уже автоматическое...)
Дальнейшее - всё ещё жизнь! Ребята, "мы ещё повоюем"!
P.S. Салаги! (Нормальные читатели, извините за студенческий жаргон, это я обращаюсь к сверстникам.) Кто без интернета помнит автора цитаты: "И пускай надо мной кружит мой ястреб...— Мы еще повоюем, чёрт возьми!"
Слабо?!
Комментариев нет:
Отправить комментарий