Еда детства.
Когда все были живы...
В этом рассказе я ничего не сравниваю, никого не укоряю, просто перебираю фотографии и вспоминаю своих родных и их судьбы. Судьбы, что нам выпадают, данность: время, место, окружение... что нельзя было изменить, а даже если что-то и можно было - всё уже в прошлом...
Вот бабушка с её невероятной преданностью детям, с её постоянным "накормить"... А что они ели тогда? Сижу, отбираю редкие фотографии застолий...
Папа вспоминал о войне: его (а война началась в его пять с половиной) оставляли "за старшего" с сестрёнкой, моей уже покойной тётей Светой, тогда трёх с небольшим, и братом Славой, 1940 года рождения. У папы были две консервные банки, подогнанные так, чтобы одна могла вставляться в другую, внутренняя с пробитыми отверстиями, чтобы неровные металлические края были между стенками банок. И он молол зерно, засыпанное между этими стенками, получалась крупа, и из этой крупы потом варили кашу.
А ещё детьми они искали скорлупу от яиц. (Солдаты запекали яйца в горячем песке костровища.) С пацанами они раскапывали песок, чтобы отыскать эту скорлупу. Иногда на скорлупках оставались кусочки белка. Этот вкус папа помнит до сих пор. А по весне он с родителями откапывал уже промёрзлую перегнившую картошку, из которой вымывали крахмал и из него делали лепёшки. А возвращаясь из эвакуации, привезли с собой мешок сушёной картошки. Вот "еда счастья" детства моего папы.
Он с восторгом вспоминает пионерский лагерь послевоенных лет, где кормили три раза в день, где, дежуря по кухне, можно было положить другу горбушку (а это всегда вкуснее и 'большая порция), где брату-горнисту полагался добавочный стакан молока, а где-то в пятидесятых накладывали каши - наливали супу "сколько хочешь"!
Если нечем было кормить детей, то что ели взрослые? ...
Бабушка однажды призналась мне, что она (она!) украла. И не просто украла, а украла подсадное яйцо для утки. Тот самый маленький из её детей, сыночек Славик 40 года рождения, в эвакуации заболел. (А эвакуировалась она с тремя детьми к родне деда, в деревню Красная Горка, а дед с заводом - на Урал.) "Представляешь, Русинка, у Славика был температура, кормить его было совершено нечем..." И бабушка украла яйцо из-под утки и дала Славику. Сырое. Чтобы никто не увидел. А хозяйка дома, сноха, потом долго ходила - кричала: куда делось яйцо! ... Ба помнила тот случай всё жизнь. Как-то сказала мне: "Ради детей можно убить и украсть". Это моя кристальной, деревенского образца, честности Ба.
В тех местах, куда эвакуировалась Ба с детьми, я была один раз, наверное, году в шестьдесят третьем, в деревне Синковец, что недалеко от Красной Горки. Приехали мы (а это, по памяти, дед, папа с мамой и я) на станцию и встретили случайно Машу Курскую с сыном, которая тоже решила навестить родственников. До деревни добирались в телеге с сеном. Вернее, ехали женщины и я, конечно; мужчины шли пешком. В Синковцe после войны жил брат деда Михаил, инвалид, потерявший на войне руку. Жил он с женой, бабой Дусей, в хате в одну комнату с огромной печью посередине.
Я не могу представить себе войну и голод - не пережила сама. Но если думаю о голоде и бедности - абсолютной, глухой, безысходной бедности - то вспоминаю деревню Синковец, своего двоюродного деду Мишу с бабой Дусей. В их доме, как входишь, около двери стоял грубо из досок сколоченный стол с лавкой, сзади на стене - чёрная "тарелка" радио, включённая в нелепо торчащую посреди стены розетку, напротив печки - ходики - единственно нажитое добро, из посуды одна кастрюля, одна сковородка, пара тарелок и кружек... (Мы там ели по очереди.) Ситцевая занавеска на верёвке, разгораживающая хату на две половины, старый матрац и куча какого-то тряпья, на котором спала бойкая тётя Маша с сыном. Меня укладывали на печке, а мои родители спали в огороде в шалаше.
Баба Дуся, Авдотья - жена Михаила, постоянно пьяная, гоняла меня от забора огорода, где росли огурцы. Мне, никогда не слышавшей слова грубого, не то что крика, а просто слов неласковых, было странно... Я у мамы и бабушки еду из холодильника не брала без спросу, не то что таскать огурцы с огорода...
Ходила баба Дуся в единственной у неё обуви - сапогах, каком-то странном платье и почему-то летом в пальто... Однажды принесла собранные в лесу грибы - и "бухнула" их, как есть из леса, нечищеные, в варившийся на печи картофельный суп... Тётя Маша, там всем этим хозяйством весь месяц командовашая, женщина голосистая, в тот день готовившая суп на всех, закатила грандиозный скандал...
На фотографии Курская Ирина, Курская Мария (отчество?), жена Курского Петра Ивановича, с сыном.
Мне было четыре с половиной - помню до сих пор. Там я поняла, что люди бывают разные: моя добрая Ба, дед, родители - это "родные", а ещё есть "родственники".
А это уже 60-е годы, что же там было в войну? Обвинять в бедности, пьянстве - рука не подымется. Беспаспортные, работавшие "за палочки" в колхозе (посмотрите в интернете статью "трудодни"), что Дядя Миша с бабой Дусей видели в жизни?
А от той поездки осталась идиллическая полузасвеченная фотография: я кормлю кур перед домом, сзади за оврагом видна деревня с крышами, крытыми соломой, в глубоченном овраге протекает небольшая речушка, которая в том году ещё снесла плотину... Живописно. Идиллия. (Кстати, добавляя к "идиллии": колодец был там, в овраге. И за водой надо было спуститься-сбежать по крутому склону. А потом подняться. С вёдрами.)
И ещё, вспоминая Синковец, думаю о бабушке, в тринадцатилетнем возрасте уехавшей из своей деревни... Ей хватило характера уехать, изменить судьбу! И изменить мою судьбу в том числе. И моих детей. Откуда у неё силы взялись? Почему одни могут - а другие нет? Думаю о деде, который вытаскивал родственников в Балашиху, пристраивал их на работу... , а Ба всю эту родню собирала по праздникам, кормила и привечала.
Сижу, рассматриваю немногочисленные фотографии застолий.
Первая -1947 года. (Одна из первых фотографий, сделанных папой).
Жили они тогда в ДНЭ-се (это дом начальственного состава), была там у них комната, а во дворе - сарайчик. (Дом стоит и сейчас: центр Балашихи, там была библиотека, которой заведовала моя мама, теперь в угловом помещении - банк. Привилегированное место.) Тогда после войны в том сарайчике во дворе бабушка держала свиней. Там же одно время жила и овчарка. В 1947 году забили свинью, Ба пожарила свиную печёнку, пригласили родных и соседей... Обед. Та же фотография после реставрации.
Жили в двухкомнатной квартире с соседями Бойкуновыми, дружно, душа в душу.
Фотографии того же периода. На фотографии Воронкова Мария, Курская Елена Андреевна, Курский Дмитрий Иванович.
Папа удивился, увидев эту фотографию года примерно 1950-ого: как сохранилась? Вот это фото и сделано на кухне в недостоенной квартире в ДНЭ-се: моя Ба, Курская Елена Андреевна, и Евсеева (имя-отчество теперь некому помнить...) Что они готовят?
А ещё всплыл в памяти эпизод, рассказанный бабушкой мне, как всегда, за обедом на кухне: рядом с ДНЭ-сом строили после войны ещё один "сталинский" дом. Фундамент дома был заложен ещё до войны, теперь его достраивали пленные немцы, жившие в бараках рядом с Автокрановым заводом. Однажды моя Ба сварила суп, дед насобирал где-то грибов. И Ба "пропустила" червивый гриб: "Сварила, а в супе меленькие такие червячки плавают, с чёрными головками. Суп-то хороший, вкусный, да подать детям нельзя... И отнесла я его тем пленным. Немцам. Ох, Русинка, какие же они были голодные... как благодарили..."
Даже прокомментировать не могу.
После эвакуации, погибшего брата деда, голода... у Ба осталось: а ЛЮДИ, простые люди, чем они виноваты?! От их горя моё горе не убудется...
Жизнь с её невообразимо непредсказуемыми оборотами.
А ещё значит, в пятидеятых стало хватать еды, каждодневной еды.
А это в гости приехала любимая (и единственная) сестра деда Елизавета Ивановна Воронкова(Курская) с мужем, сыном и внучкой. Они всю жизнь прожили в Калинине, где служил их сын.
На фото(слева направо): Курская Елена Андреевна, Воронков Николай Анисимович (сын ), из-за его спины выглядывает его отец Воронков Анисим Егорович, внучка Мария(?), Курский Дмитрий Иванович, Воронкова (Курская, 1902 года рождения) Елизавета Ивановна.
Это уже начало шестидесятых: на столе и лимонад, и водочка, и своя наливка в графине, и салаты, свои соления, и пирожки - всего не перечислишь.
Дед был человеком компанейским, умеющим находить контакты. Его часто посылали в главк, если что-то надо было "выбить" для завода.
Начальник главка с женой в гостях у дедушки с бабушкой, это уже шестидесятые, когда семья переехала в отдельную двухкомнатную квартиру на Лесной улице.
Это из серии фотографий празднования шестнадцатилетия брата Игоря. Уже середина семидесятых:
На фото(слева направо): Курский Дмитрий Иванович, Курская (Холдеева) Елена Андреевна, Россинская (Холдеева) Анна Андреевна, Россинская Лидия Яковлевна, Осипова Алла Евгеньевна.
Дни рождения, праздники, Новый Год - Ба считала своим долгом всех собрать, накормить и дать с собой. Помню, как с мамой и папой иду против обжигающе холодного ветра, с колючей ледяной крошкой, по центральной улице города. Идём на Новый Год к бабушке. Почему запомнилось?
Даже когда она уже жила одна, у неё был полный холодильник еды: всегда суп, каша, молоко, масло... Помню себя классе в третьем-четвёртом. Лежу с температурой под сорок. Ба испугалась, вызвала родителей. Мама с папой стоят у кровати, разбудили меня, говорят: ничего, отлежится, через пару дней выздоровеет... А моя Ба приносит с кухни огромную глубокую тарелку с куриным бульоном и колоссальной куриной ногой, и кусочки жира блёстками плавают поверху. Я с ужасом посмотрела на эти кусочки жира и умоляющим голосом попросила диковинный фрукт апельсин (наверно, был у Ба в холодильнике). Только присутствие родителей спасло от бульона. А Ба не могла понять, как же так, я не хочу есть бульон. Ведь хороший. Вкусный. Жирный. Полезный. Особенно, если болен. У неё было специфическое отношение к еде: еды много не бывает.
А ещё Ба пекла блинчики, полупрозрачные, кружевные на просвет, необыкновенно вкусные блинчики, мне такое никогда не спечь, по сто блинов стопочкой на тарелке, а высота стопочки сантиметров десять... Пекли с тётей Светой (ой, с её дочерью Светой, моей тётей!) пирожки то с капустой, то с повидлом, а однажды с черникой... Большую кастрюльку или ведро: уж если печь - так печь.
Для моей Ба еда была показателем достатка и хорошей жизни. Для меня, наверно, тоже.
Моё ясельно-детсадовское детство говорит о замечательном какао по утрам с манной кашей, к которой бабушка дома по воскресеньям для любимой внучки добавляла бутерброд с маслом и докторской колбасой (представляете комбинацию!), жидком супе (не жалуюсь, у всех такой был, просто вспоминаю) с горбушкой чёрного хлеба и ложкой обязательного рыбьего жира (вот тут, действительно, спасибо "партии и правительству", а то выросли бы дистрофиками), сладковатом компоте из сухофруктов... Из более позднего, того, что сама готовила, вспоминается трудоёмкая селёдка под шубой, неизменное оливье, для которого на антресолях стояли запасенные банки с горошком: на 7 Ноября, на день рождения, на Новый Год... Тогда даже горошек был в магазине нерегулярно. И если его "выбрасывали" в продажу - я пополняла запасы. А ежедневно - неизменная картошка, капуста своя квашеная, соленья - варенья - компоты, самой закатанные...
Еда детства моих детей? Дочери, мне кажется, повезло: её детство прошлось на "застойные" годы, а сынуша любит лапшу: его детство пришлось на голодные девяностые. Теперь по скайпу я учу его, уже взрослого мужчину, готовить еду счастья нашей семьи, нашего общего детства: всё то же самое бабушкино оливье...
Комментариев нет:
Отправить комментарий