Двор моего детства. Рассказ второй.
Моим товарищам по детским играм Ирке Бузиной, Коле Кукушкину, Серёже Кожухову и всем соседям дома номер один по улице Лесной посвящается.
Единственная сохранившаяся фотография. Мы на ступеньках подъезда бабушкиного дома: я держу на руках мою сестру Аллу, передо мной брат Игорь, рядом в середине худенькая Ирка Бузина, на плече которой рука Саши с Понизиловки. Остальных не помню.
Жить надо в красивом месте.
Окружать себя надо красивыми вещами.
Есть надо красивую и вкусную пищу.
Говорить надо красивым правильным русским языком.
Ах, какие красивые прописные истины я вам говорю...
Даже скучно стало.
Вам тоже стало скучно...
Ребёнком, росла, как все, играя с соседскими мальчишками и девчонками в небольшом дворе перед домом. Дом был двухэтажным и двухподъездным (и есть, стоит до сих пор). Перед домом был небольшой двор с двумя цветочными клумбами. Те две клумбы "принадлежали" жителям подъездов, то есть, по договорённости, жители подъездов должны были что-то сажать на них летом и время от времени поливать. Клумбы были увенчаны белыми цементными "вазонами", как в парках пятидесятых годов. (Ах, да, они же и были поставлены перед домом в пятидесятые годы!) Соседка Руфина Аркадьевна, директор детского сада, куда мы все, дети, ходили, сажала цветы на "нашей" клумбе. Маленькие участки под окнами вдоль дома были тоже засажены цветами: у моей бабушки - ноготки и настурции, под окном подружки Ирки - шикарные розовые пионы её отца, Иркины соседи по квартире, а практически все квартиры в доме были коммунальными, поливали маленькую вишню... Вокруг двора шла асфальтированная дорога шириной в проезд одной машины, которая была обсажена жёлтой, всегда пыльной, выносливой акацией, из стручков которой мы делали свистульки. (Остатки той акации чахнут там до сих пор, а клумб нет и в помине.) Никому из детей и в голову не приходило рвать цветы с клумб, дом был маленький, все друг друга знали, сорванного цветка было не утаить - да и рвать-утаивать не хотелось: зачем? Ведь цветут для всех. Не послушаться родителей - невозможно, огорчить бабушку - ещё хуже, вызвать осуждение соседей, которое они выскажут бабушке, - ой-ой-ой!
Мужчины соорудили во дворе песочницу, засыпав в неё пригнанную с автокранового завода машину песку, (мы к моменту сооружения считали себя уже взрослыми и "выросшими из песочницы"), сварили из металлических труб качалку для детей, вкопали самодельный деревянный стол со скамейками посреди двора. В лесу была жителями вырублена поляна для игры в футбол и баскетбол, туда ходили играть "наши" мальчики и ребята постарше.
И прошло моё детство во дворе, где играли или в штандер между двух клумб , или на крылечке в "я садовником родился...", или на дорожке в вышибалы... А ещё прошло оно в лесу, на опушке которого стоял дом и куда нас, детей, страшно сказать, отпускали гулять одних, где цвели зверобой, мать-и-мачеха, ромашки и колокольчики под линией электропередач. И если хотели нарвать букет или собрать стаканчик земляники - бежали туда. И моя Ба ставила букетики на кухонный стол (земляника обычно съедалась прямо на месте вместе с "зелепухами", ну, не ждать же, пока ягоды созреют).
В том дворе мужчины вечерами "забивали козла" (пояснение для моих детей: играли в домино). Играли практически каждый вечер после работы, пока женщины готовили ужин, а мы, дети, бегали вокруг. Жизнь была "на виду": коммунальная, тесная, где все знали , что готовится у соседа на ужин, так как готовили вместе на малюсеньких восьми-десятиметровых кухнях. После ужина женщины, надев выходные платья и подкрасив губы, выходили посидеть на лавочке перед домом. (Хотя днём в том же дворе на длинных верёвках вешалось бельё для просушки, которое те же женщины развешивали в стареньких застиранных халатах с фартуками поверх.)
Дом "принадлежал" автокрановому заводу. Населяли его люди, как-то с заводом связанные, но абсолютно разные и, почему-то хочется сказать, " диковинные"...
У подружки Ирки Бузиной, отец которой был рабочим, а мама бухгалтером на автокрановом, была комната в восемь метров в квартире номер три. (Восемь! Отгородите себе этот уголок в комнате, попробуйте пожить на нём. Если у вас такая ситуация с жильём сейчас - сочувствую.) Около окна на тех восьми метрах стоял письменный стол, у одной стены раскладывающийся диван с гардеробом напротив, в узкий метровый прогал между гардеробом и столом было втиснуто кресло, которое раскладывалось на ночь и на котором спала Ирка до её восьмого класса. Ночью в этой комнате не было даже прохода, чтобы выйти в туалет (извините): Ирке приходилось идти по разложенному дивану родителей. Какое было счастье, даже я помню, когда её родители получили квартиру, прожив в той восьмиметровке лет четырнадцать! В коммуналке у Ирки было ещё двое соседей: у "богатых" - семьи из трёх - была комната в двадцать два метра(!), а двенадцатиметровку занимала молодая женщина, брат которой жил в подобной же двенадцатиметровке, в квартире в соседнем подъезде. (А Иркины родители так одно время надеялись, что им отдадут ту комнату после смерти жившей там бабушки...) Отдельные квартиры - счастье! - были привилегией. (Мой дед - главный электрик завода, соседка - директор детского сада, привилегированные-е-е-... Хотя несовсем, вернее, совсем нет по моим современным понятиям. В двухкомнатной квартире деда на двадцати восьми метрах жили сначала дедушка с бабушкой, тремя детьми и прабабушкой... Потом попеременно ещё семьи папы и тёти. Это во время нашего, внуков, детства квартира была бабушки-дедушкина). А вот огромная трёхкомнатная квартира на втором этаже, такая же, как у Ирки внизу, принадлежала местной аристократии: полковнику с семьёй, жена которого никогда не выходила "посидеть на лавочке" с соседками, а девочки, две дочери, никогда (буквально, за всё моё детство, за восемнадцать лет, ни разу) не выходили гулять, никогда не играли с нами. Мы были детьми рабочих, мы им не ровня... Они были Аристократией дома.
В квартире рядом с бабушкиной жила моя ровесница Надя (фамилия? Пивоварова... - нет, это из Островского. Виноградова... - вообще непонятно откуда. В общем, Надя.) Всего один раз я была в этой квартире, осталось впечатление огромного количества пыльного плюша, заставленности, бесхозности, неубранности и неуюта. Среди всего этого в кресле с "Беломором" сидела Надина мама (пояснение для моих детей: "Беломор" - дешёвые сигареты, хотя с понятием "Беломор" много ещё чего ассоциируется...). Надина мама не работала. С соседками-жёнами рабочих Надина мама не общалась, считая себя творческой интеллигенцией двора: она рисовала картины. Картины были развешаны на стенах, стояли около дивана... Надя маму стеснялась. Детей там было трое: у Нади было два брата. Во дворе мы их никогда не видели. Только однажды бабушка с возмущением рассказала, что младшего зимой в колее чуть не задавил заводской автобус, утром забиравший рабочих на завод, водитель заметил что-то чёрное в колее, думал, собака, не давить же - остановился - ребёнок... Мальчик был пьян и спал в снегу... Моя Ба, добрая душа, детей соседки подкармливала, приходя из магазина, потихонечку относила им батон хлеба: "Русинка, ведь какие они голодные..." Несколько лет спустя я встретила ту Надю в магазине, сама я уже училась в институте: Надя покупала одно (одно! - тогда, да и во все времена, яйца покупали дюжинами, а она покупала одно, потому и запомнилось), так она покупала его для своего ребёнка (нам было по восемнадцать-девятнадцать), у неё уже был годовалый ребёнок, и муж Нади уже сидел в местах не столь отдалённых...
Мир взрослых в том доме был наполнен проблемами нам, детям, неизвестными. Помню, что при нас никогда не говорили о войне, политике вообще, да и не помню, чтобы говорили об этом во дворе между собой... Помню только бабушкино шёпотом на кухне: "Никому ничего не говори, Русинка... Никогда не знаешь, кто тебя слушает..." Общее табу из опыта жизни в сталинские годы, личный опыт многих, прошедших через войну, аресты и ссылки. У меня, от того времени отстоящей на более чем шестьдесят лет, живущей за океаном, остался тот бабушкин страх перед Властью.
Помню, что один из соседей, инвалид, участник войны, потерявший в войну всю семью, молчаливо отыграв очередной раз во дворе в домино, пришёл в свою одинокую комнату в коммуналке и повесился...
Я не воспеваю социалистическое прошлое и не призываю вас к возврату бедной жизни. Хочу я вернуться туда?!! Нет! Нет ничего страшнее коммуналок. Нет ничего страшнее тесноты. Нет ничего страшнее бедности. Бедность, бедность, когда нет денег на необходимое... Зарплата, на которую невозможно просто прокормить себя и детей... Пустые полки магазинов, когда наличие еды на столе зависело от того, сколько капусты засолил, сколько банок компота закрутил, сколько варенья наварил...
Но, помимо того, что это было моё детство ( а детство само по себе - вещь счастливая), было в том времени то, что отличало его от нашего в лучшую сторону. Не восхищаясь социалистическим прошлым, но просто вспоминая его, я укоряю капиталистическое настоящее.
В шестидесятые, после войны, жизнь была счастливой. Нет, нет, у меня она и сейчас не грустная, но всё-таки шестидесятые я вспоминаю с удовольствием: было общее ожидание счастья, была общая вера на лучшую жизнь в будущем, была надежда на изменения, которые вот-вот наступят, в которые верили все, вне зависимости от доходов и социального положения. Это было в воздухе: мы будем жить лучше... Вот этой веры и надежды ничем не заменить. (Может, шестидесятые этого века вернут похожее настроение? - Не дожить.)
Те игры во дворе, допоздна, до одиннадцати вечера, когда бабушка выходила звать домой спать - и все мы нехотя расходились до утра... вас, мои детские друзья, вспоминаю с особой теплотой. Где в век компьютеров и телефонов наши внуки могут это найти? Ту теплоту человеческого общения и понимания пытаюсь сохранить, хотя бы для себя.
Я вспоминаю время, когда нельзя было ругаться матом. Вообще нельзя. Нельзя. Я не устаю повторять всю мою жизнь: я за всё моё детство (за ВСЁ моё детство!) не слышала ни одного матерного слова. А играли в "козла" обычные мужики-рабочие, как мой дед, автокранового завода. Если бы кто-то из них позволил себе ругнуться, его бы осудили все играющие и заклевали все женщины. За всю мою юность "наши мальчики" в нашем присутствии даже не оговорились.
Я помню время, когда одежда и поведение на улице были целомудренными. Молчите, молчите, я знаю оборотную сторону этого, сама прошла, но считаю, что девушки должны быть одеты и "лапать" - есть такое слово в моём лексиконе - девочек нельзя. Мальчики моего детства - шпана и троечники - любили нас и, держа под своей защитой, уважали нас. (За себя и своих подружек ручаюсь. Или мне просто везло на людей?!)
Я вспоминаю время, когда телевизионные новости были чинными, без крика, мата, прямого оскорбления оппонентов... Вы, мои сверстники, можете представить себе Игоря Кириллова ведущим новостные дебаты сегодня?! Нет, нет, новости были так же отфильтрованными, целенаправленными... но их можно было смотреть со своими детьми, не краснея за поведение ведущих или участников, я уже не говорю о языке общения, если можно сегодня происходящее на экране назвать таковым. Когда все мы укладывались спать со сказками "тёти Вали", путешествовали с Сенкевичем, смеялись с Ивановым или Масляковым (только не говорите мне про современную игру с тем же названием, я смотрела вместе в родителями в шестидесятые, я помню!) Уж не говорю про умницу Каплера! А ещё был Андроников, Капица... папа будил меня среди ночи, чтобы послушать вместе лекции Юрия Лотмана, они шли по учебному каналу в 11:30... Ой, занесло!
Нет, мне нравится моё настоящее, с его возможностью съездить, куда хочется (при наличии денег, конечно); прочесть, что нравится, не отходя от компьютера; узнать новости из разных источников, с разных позиций, от людей с разной точкой зрения на одни и те же события, просто выйдя в Ютюб... Мне нравится настоящее больше. Но... вот "если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому ещё дородности Ивана Павловича..." Велик Гоголь!
Если бы сохранить из прошлого лучшее...
Что я могу? (Ой, извините, опять пошла литература: "Что делать?", "Кто виноват?"...) Только вспомнить вместе с вами...
P.S. Вспомнила! Ура-а-а! Фамилия Нади - Вахменина. Надя была Вахменина! Ну, значит, ещё держусь!
Двор моего детства. Рассказ первый.
https://leonak1.blogspot.com/2019/05/blog-post_29.html
Моим товарищам по детским играм Ирке Бузиной, Коле Кукушкину, Серёже Кожухову и всем соседям дома номер один по улице Лесной посвящается.
Единственная сохранившаяся фотография. Мы на ступеньках подъезда бабушкиного дома: я держу на руках мою сестру Аллу, передо мной брат Игорь, рядом в середине худенькая Ирка Бузина, на плече которой рука Саши с Понизиловки. Остальных не помню.
Жить надо в красивом месте.
Окружать себя надо красивыми вещами.
Есть надо красивую и вкусную пищу.
Говорить надо красивым правильным русским языком.
Ах, какие красивые прописные истины я вам говорю...
Даже скучно стало.
Вам тоже стало скучно...
Ребёнком, росла, как все, играя с соседскими мальчишками и девчонками в небольшом дворе перед домом. Дом был двухэтажным и двухподъездным (и есть, стоит до сих пор). Перед домом был небольшой двор с двумя цветочными клумбами. Те две клумбы "принадлежали" жителям подъездов, то есть, по договорённости, жители подъездов должны были что-то сажать на них летом и время от времени поливать. Клумбы были увенчаны белыми цементными "вазонами", как в парках пятидесятых годов. (Ах, да, они же и были поставлены перед домом в пятидесятые годы!) Соседка Руфина Аркадьевна, директор детского сада, куда мы все, дети, ходили, сажала цветы на "нашей" клумбе. Маленькие участки под окнами вдоль дома были тоже засажены цветами: у моей бабушки - ноготки и настурции, под окном подружки Ирки - шикарные розовые пионы её отца, Иркины соседи по квартире, а практически все квартиры в доме были коммунальными, поливали маленькую вишню... Вокруг двора шла асфальтированная дорога шириной в проезд одной машины, которая была обсажена жёлтой, всегда пыльной, выносливой акацией, из стручков которой мы делали свистульки. (Остатки той акации чахнут там до сих пор, а клумб нет и в помине.) Никому из детей и в голову не приходило рвать цветы с клумб, дом был маленький, все друг друга знали, сорванного цветка было не утаить - да и рвать-утаивать не хотелось: зачем? Ведь цветут для всех. Не послушаться родителей - невозможно, огорчить бабушку - ещё хуже, вызвать осуждение соседей, которое они выскажут бабушке, - ой-ой-ой!
Мужчины соорудили во дворе песочницу, засыпав в неё пригнанную с автокранового завода машину песку, (мы к моменту сооружения считали себя уже взрослыми и "выросшими из песочницы"), сварили из металлических труб качалку для детей, вкопали самодельный деревянный стол со скамейками посреди двора. В лесу была жителями вырублена поляна для игры в футбол и баскетбол, туда ходили играть "наши" мальчики и ребята постарше.
И прошло моё детство во дворе, где играли или в штандер между двух клумб , или на крылечке в "я садовником родился...", или на дорожке в вышибалы... А ещё прошло оно в лесу, на опушке которого стоял дом и куда нас, детей, страшно сказать, отпускали гулять одних, где цвели зверобой, мать-и-мачеха, ромашки и колокольчики под линией электропередач. И если хотели нарвать букет или собрать стаканчик земляники - бежали туда. И моя Ба ставила букетики на кухонный стол (земляника обычно съедалась прямо на месте вместе с "зелепухами", ну, не ждать же, пока ягоды созреют).
В том дворе мужчины вечерами "забивали козла" (пояснение для моих детей: играли в домино). Играли практически каждый вечер после работы, пока женщины готовили ужин, а мы, дети, бегали вокруг. Жизнь была "на виду": коммунальная, тесная, где все знали , что готовится у соседа на ужин, так как готовили вместе на малюсеньких восьми-десятиметровых кухнях. После ужина женщины, надев выходные платья и подкрасив губы, выходили посидеть на лавочке перед домом. (Хотя днём в том же дворе на длинных верёвках вешалось бельё для просушки, которое те же женщины развешивали в стареньких застиранных халатах с фартуками поверх.)
Дом "принадлежал" автокрановому заводу. Населяли его люди, как-то с заводом связанные, но абсолютно разные и, почему-то хочется сказать, " диковинные"...
У подружки Ирки Бузиной, отец которой был рабочим, а мама бухгалтером на автокрановом, была комната в восемь метров в квартире номер три. (Восемь! Отгородите себе этот уголок в комнате, попробуйте пожить на нём. Если у вас такая ситуация с жильём сейчас - сочувствую.) Около окна на тех восьми метрах стоял письменный стол, у одной стены раскладывающийся диван с гардеробом напротив, в узкий метровый прогал между гардеробом и столом было втиснуто кресло, которое раскладывалось на ночь и на котором спала Ирка до её восьмого класса. Ночью в этой комнате не было даже прохода, чтобы выйти в туалет (извините): Ирке приходилось идти по разложенному дивану родителей. Какое было счастье, даже я помню, когда её родители получили квартиру, прожив в той восьмиметровке лет четырнадцать! В коммуналке у Ирки было ещё двое соседей: у "богатых" - семьи из трёх - была комната в двадцать два метра(!), а двенадцатиметровку занимала молодая женщина, брат которой жил в подобной же двенадцатиметровке, в квартире в соседнем подъезде. (А Иркины родители так одно время надеялись, что им отдадут ту комнату после смерти жившей там бабушки...) Отдельные квартиры - счастье! - были привилегией. (Мой дед - главный электрик завода, соседка - директор детского сада, привилегированные-е-е-... Хотя несовсем, вернее, совсем нет по моим современным понятиям. В двухкомнатной квартире деда на двадцати восьми метрах жили сначала дедушка с бабушкой, тремя детьми и прабабушкой... Потом попеременно ещё семьи папы и тёти. Это во время нашего, внуков, детства квартира была бабушки-дедушкина). А вот огромная трёхкомнатная квартира на втором этаже, такая же, как у Ирки внизу, принадлежала местной аристократии: полковнику с семьёй, жена которого никогда не выходила "посидеть на лавочке" с соседками, а девочки, две дочери, никогда (буквально, за всё моё детство, за восемнадцать лет, ни разу) не выходили гулять, никогда не играли с нами. Мы были детьми рабочих, мы им не ровня... Они были Аристократией дома.
В квартире рядом с бабушкиной жила моя ровесница Надя (фамилия? Пивоварова... - нет, это из Островского. Виноградова... - вообще непонятно откуда. В общем, Надя.) Всего один раз я была в этой квартире, осталось впечатление огромного количества пыльного плюша, заставленности, бесхозности, неубранности и неуюта. Среди всего этого в кресле с "Беломором" сидела Надина мама (пояснение для моих детей: "Беломор" - дешёвые сигареты, хотя с понятием "Беломор" много ещё чего ассоциируется...). Надина мама не работала. С соседками-жёнами рабочих Надина мама не общалась, считая себя творческой интеллигенцией двора: она рисовала картины. Картины были развешаны на стенах, стояли около дивана... Надя маму стеснялась. Детей там было трое: у Нади было два брата. Во дворе мы их никогда не видели. Только однажды бабушка с возмущением рассказала, что младшего зимой в колее чуть не задавил заводской автобус, утром забиравший рабочих на завод, водитель заметил что-то чёрное в колее, думал, собака, не давить же - остановился - ребёнок... Мальчик был пьян и спал в снегу... Моя Ба, добрая душа, детей соседки подкармливала, приходя из магазина, потихонечку относила им батон хлеба: "Русинка, ведь какие они голодные..." Несколько лет спустя я встретила ту Надю в магазине, сама я уже училась в институте: Надя покупала одно (одно! - тогда, да и во все времена, яйца покупали дюжинами, а она покупала одно, потому и запомнилось), так она покупала его для своего ребёнка (нам было по восемнадцать-девятнадцать), у неё уже был годовалый ребёнок, и муж Нади уже сидел в местах не столь отдалённых...
Мир взрослых в том доме был наполнен проблемами нам, детям, неизвестными. Помню, что при нас никогда не говорили о войне, политике вообще, да и не помню, чтобы говорили об этом во дворе между собой... Помню только бабушкино шёпотом на кухне: "Никому ничего не говори, Русинка... Никогда не знаешь, кто тебя слушает..." Общее табу из опыта жизни в сталинские годы, личный опыт многих, прошедших через войну, аресты и ссылки. У меня, от того времени отстоящей на более чем шестьдесят лет, живущей за океаном, остался тот бабушкин страх перед Властью.
Помню, что один из соседей, инвалид, участник войны, потерявший в войну всю семью, молчаливо отыграв очередной раз во дворе в домино, пришёл в свою одинокую комнату в коммуналке и повесился...
Я не воспеваю социалистическое прошлое и не призываю вас к возврату бедной жизни. Хочу я вернуться туда?!! Нет! Нет ничего страшнее коммуналок. Нет ничего страшнее тесноты. Нет ничего страшнее бедности. Бедность, бедность, когда нет денег на необходимое... Зарплата, на которую невозможно просто прокормить себя и детей... Пустые полки магазинов, когда наличие еды на столе зависело от того, сколько капусты засолил, сколько банок компота закрутил, сколько варенья наварил...
Но, помимо того, что это было моё детство ( а детство само по себе - вещь счастливая), было в том времени то, что отличало его от нашего в лучшую сторону. Не восхищаясь социалистическим прошлым, но просто вспоминая его, я укоряю капиталистическое настоящее.
В шестидесятые, после войны, жизнь была счастливой. Нет, нет, у меня она и сейчас не грустная, но всё-таки шестидесятые я вспоминаю с удовольствием: было общее ожидание счастья, была общая вера на лучшую жизнь в будущем, была надежда на изменения, которые вот-вот наступят, в которые верили все, вне зависимости от доходов и социального положения. Это было в воздухе: мы будем жить лучше... Вот этой веры и надежды ничем не заменить. (Может, шестидесятые этого века вернут похожее настроение? - Не дожить.)
Те игры во дворе, допоздна, до одиннадцати вечера, когда бабушка выходила звать домой спать - и все мы нехотя расходились до утра... вас, мои детские друзья, вспоминаю с особой теплотой. Где в век компьютеров и телефонов наши внуки могут это найти? Ту теплоту человеческого общения и понимания пытаюсь сохранить, хотя бы для себя.
Я вспоминаю время, когда нельзя было ругаться матом. Вообще нельзя. Нельзя. Я не устаю повторять всю мою жизнь: я за всё моё детство (за ВСЁ моё детство!) не слышала ни одного матерного слова. А играли в "козла" обычные мужики-рабочие, как мой дед, автокранового завода. Если бы кто-то из них позволил себе ругнуться, его бы осудили все играющие и заклевали все женщины. За всю мою юность "наши мальчики" в нашем присутствии даже не оговорились.
Я помню время, когда одежда и поведение на улице были целомудренными. Молчите, молчите, я знаю оборотную сторону этого, сама прошла, но считаю, что девушки должны быть одеты и "лапать" - есть такое слово в моём лексиконе - девочек нельзя. Мальчики моего детства - шпана и троечники - любили нас и, держа под своей защитой, уважали нас. (За себя и своих подружек ручаюсь. Или мне просто везло на людей?!)
Я вспоминаю время, когда телевизионные новости были чинными, без крика, мата, прямого оскорбления оппонентов... Вы, мои сверстники, можете представить себе Игоря Кириллова ведущим новостные дебаты сегодня?! Нет, нет, новости были так же отфильтрованными, целенаправленными... но их можно было смотреть со своими детьми, не краснея за поведение ведущих или участников, я уже не говорю о языке общения, если можно сегодня происходящее на экране назвать таковым. Когда все мы укладывались спать со сказками "тёти Вали", путешествовали с Сенкевичем, смеялись с Ивановым или Масляковым (только не говорите мне про современную игру с тем же названием, я смотрела вместе в родителями в шестидесятые, я помню!) Уж не говорю про умницу Каплера! А ещё был Андроников, Капица... папа будил меня среди ночи, чтобы послушать вместе лекции Юрия Лотмана, они шли по учебному каналу в 11:30... Ой, занесло!
Нет, мне нравится моё настоящее, с его возможностью съездить, куда хочется (при наличии денег, конечно); прочесть, что нравится, не отходя от компьютера; узнать новости из разных источников, с разных позиций, от людей с разной точкой зрения на одни и те же события, просто выйдя в Ютюб... Мне нравится настоящее больше. Но... вот "если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому ещё дородности Ивана Павловича..." Велик Гоголь!
Если бы сохранить из прошлого лучшее...
Что я могу? (Ой, извините, опять пошла литература: "Что делать?", "Кто виноват?"...) Только вспомнить вместе с вами...
P.S. Вспомнила! Ура-а-а! Фамилия Нади - Вахменина. Надя была Вахменина! Ну, значит, ещё держусь!
Двор моего детства. Рассказ первый.
https://leonak1.blogspot.com/2019/05/blog-post_29.html
Комментариев нет:
Отправить комментарий