Когда все были живы... (Небольшая повесть, длиною в жизнь.)

Когда все были живы...

(Небольшая повесть, длиною в жизнь.)

Начитавшись разных воспоминаний, любовь и утешение старости, я решила написать свои.

Кому это нужно? - Мне самой. Может быть, в старости детей - им. С точки зрения вечности - глупо, смешно и безнадёжно. Все исчезнем.

Но тот червячок ЖИЗНИ, что во мне, не оставляет: вспоминай, пиши, кроме тебя из твоих некому...

 И тот абсолютно животный страх физического исчезновения, от которого всё внутри начинает кричать, и хочется вскочить и бежать, и просить о помощи рядом живущих или Бога, не оставляет: вспоминай, пиши, кроме тебя из твоих некому...

И абсолютное одиночество, которого боялась всю жизнь, от которого спасалась всю жизнь, не осознавая, что оно во мне, со мной, всегда… не оставляет: вспоминай, пиши, кроме тебя из твоих некому...

Когда-то мой папа, Курский Леонид Дмитриевич, принёс мне книгу о Пушкине. Обложки не было. И жизнь поэта начиналась с фразы: "У Пушкина было тяжёлое и безрадостное детство". (Это у Пушкина? С мамой, папой, няней, как всем известно, Ариной Родионовной... можете продолжать.) А книга издана в 1937 году, что для поколения моей бабушки не просто цифра, а 1937-ОЙ ГОД, - и фраза сразу звучит по-другому и "тяжёлое и безрадостное" детство Пушкина вдруг становится близким и понятным поколению моей бабушки: и воспитывала не мама, и в школу - "интернат" отослали... Фраза стала иронично-нарицательной в семье моего детства. "Канючишь? Да? ... И у Пушкина было тяжёлое и безрадостное детство".

                                      
                                     Глава первая.    

Я всегда считала, что моё детство было удивительно счастливым. Радостным. У меня были мама и папа. Оба меня любили. У меня были бабушка и дедушка. Бабушка любила меня беспредельно. Мне никогда не говорила (а зачем говорить, когда любишь?) Любила, как никого из своих внуков не любила. Как любила моего отца и абсолютно всё ему прощала: и отсутствие в её жизни, "и даже не позвонил" никогда не вырывалось, только "занят, работает, умный, институт закончил, книгу написал..." То же отношение было ко мне: умная, отличница... Вот это ощущение абсолютной любви, беспричинной, не требующей ничего взамен (даже ответной любви) и есть счастье моего детства.

Отступление.

Вас кто-нибудь когда-нибудь в жизни любил? Любил просто так, ни за что? Не потому что вы красивы или умны. Не потому что с вами удобно или от вас что-то надо... Я оглядываюсь назад, на свою жизнь, и почему-то думаю, что моя бабушка была единственным человеком, любившим меня "просто так", ни за что.      Неправда! Любили меня все: и мама, и папа...! Но только она, бабушка, искренне верила в то, что я - самая красивая, самая умная, самая - самая ... Вспоминая своё раннее детство, почти не помню маму и папу, а ведь мама ежедневно кормила меня завтраком, собирала в детский сад, потом в школу... нет, не помню. (Несправедливо, правда?!) Воображение может нарисовать картинку, но это не память. Зато отчётливо помню бабушку. Вернее, помню себя просыпающейся на "бабушкиной" сетчатой кровати (а кроватей было две: бабушкина и дедушкина; интересно, когда я спала на бабушкиной, где спала бабушка?). Просыпаюсь от голосов, доносящихся с кухни: бабушка и дедушка о чём-то громко говорят. Ну, неужели им не хочется ещё поспать? И так рано вставать зачем?! А ещё громко (громко - не точное слово: взлетающий самолёт) работает вентилятор. Под бабушкино-дедушкиной спальней, в полуподвальном этаже, - кухня детского сада. Готовить начинали рано - и старый добрый вентилятор, встроенный в форточку как раз под окном спальни, гудел летом этак часов с семи утра. Бабушка с дедушкой что-то готовят на кухне. Им ещё нет пятидесяти...

Почему я не помню зим?

  Дед, говорят, меня тоже любил. Есть фото: он на лыжах, а к поясу привязаны мои санки. Мне там года три. Но мне всегда казалось, что он любил Игоря, моего двоюродного брата, больше, чем меня. 

Бабушка и дедушка - это родители моего отца. Курская Елена Андреевна (на то, чтобы вспомнить отчество бабушки ушло 2 минуты - уже старость? склероз? так быстро? жизнь уже кончается? как всё пролетело, ведь я ещё и не жила по-настоящему. Всё куда-то бежала, всё что-то было не сделано...). Ладно.

Курская Елена АНДРЕЕВНА

и Курский Дмитрий Иванович.

Бабушке, когда я родилась, было 41. (Мне сейчас 53. Ой!) На фотографии она держит меня, молодая, крепко сбитая, красивая женщина. Но в моих воспоминаниях - бабушка. Толстая, с животом. В гробу она лежала худенькой старушкой, совсем не моей бабушкой. 
При жизни я её называла на "Вы". Почему? - Не знаю. Однажды Игорь сказал, что бабушка очень хотела, чтобы я её называла на "ты". Мне было странно, я даже не осознавала, что обращаюсь к бабушке: "Бабуль, Вы... " - имея в виду только её, мою бабушку. В мыслях после её смерти у меня только " БА, ты..." Почему-то я чувствую себя виноватой, что так и не смогла ей сказать это "ты".

Она была верующей. Насколько верующей - не знаю. Ходила в церковь раза два-три в году, обязательно в день рождения дяди Славы, её третьего ребёнка, умершего в детстве. Ей очень хотелось меня крестить: "Русинка, я просто на тебя побрызгаю святой водой в ванной. Никто и не узнает. И папе не говори. Ты можешь и не верить в Него. А вдруг? Мне просто хочется с тобой ещё увидеться Там. А вдруг увидимся?" И я, принципиально воспитанный родителями подросток, абсолютно не задумываясь, била её своим принципиальным "нет". Уже после её смерти, когда я собралась уехать из России, и были оформлены документы, и стало окончательно ясно, что УЕЗЖАЕМ, мы с подругой поехали в церковь, где на 36 году моей жизни меня крестили.

Ба, услышь меня. Я не могла так уехать. Я приняла твою ВЕРУ. Не в Него. А в надежде, что, может быть, Там мы с тобой увидимся. Я тоже любила ТЕБЯ, ба. И люблю. И во мне ты живёшь сейчас, здесь. И пишу для того, чтобы мои дети знали тебя, моя ба. Курская Елена Андреевна.

Господи, как патетично... А ещё сижу и плачу... Дура старая…

                                       Приложение первое.  
            Курская (Холдеева) Елена Андреевна 1916(?) - 1986.  

Даже девичью фамилию бабушки я узнала только в прошлом году, взяв какую-то официальную бумагу из загса: Холдеева. (Папа, правда, говорит, что она Хлудеева). Родилась она, Холдеева Елена Андреевна, в селе Кочетовка Ивнянского района Курской области, что в двадцати пяти километрах от Обояни, а недалеко и деревня Прохоровка, где было одно из самых больших танковых сражений в Великой Отечественной войне (Орловско-Курская дуга). (Теперь, с 1954 года, Ивнянский район - часть Белгородской области.) Родители бабушки: Холдеев Андрей (отчество не сохранилось) и Анастасия Ивановна - были сиротами. Жили бедно не только из-за этого. В семье было четверо детей: сын Михаил и три дочери (по старшинству): Анна, Ефросинья и Елена. В семье их звали соответственно Нюра, Фрося и Лена. (У меня сохранилась единственная фотография сестёр на уборке своей картошки, где-то в начале 1960-х.) А тогда в начале века землю в деревне давали каждому человеку мужского пола, и при шести едоках семья имела земельный надел только на отца и сына. Андрей завёл свое «дело» - был коробейником - собирал по деревням «тряпье» и отвозил в город. (Не от него ли, коробейника-старьёвщика, у нас в семье накопительство, нам физически трудно расстаться со старыми вещами?) После революции он начал возить в деревню соль. Для перевозки соли использовал нательный жилет с множеством карманов. Чтобы не обокрали, надевал жилет прямо на голое тело. Поскольку ездить приходилось в основном на крышах вагонов или на подножках, в 1919 году простудился, все тело покрылось «чирьми», и в том-же 1919 году он скончался. 

Сколько было лет моей бабушке? Отметьте мысленно: 3 (?) года. 

В ту пору женщинам в их губернии не было принято обрабатывать землю. Они занимались только уборкой урожая (вязали снопы). Конечно, все домашние дела: дом, огород, скотина - было уделом женщин. Кроме этого, выращивали лен, мяли, трепали, получали волокно, затем пряли нити и ткали холсты. (Эти навыки баба Лена сохранила на всю жизнь. У неё в шестидесятых - семидесятых годах дома была настоящая прялка, у кого-то на время взятая. Соседка начёсывала со своей собаки шерсть, и баба Лена пряла пряжу из овечьей и собачьей шерсти, потом вязала носки и варежки. Очень тёплые и красивые. У меня были варежки её вязки, прошли со мной до конца института.) Так вот, в детстве в деревне, они, три девочки, пряли лён, ткали полотна, отбеливали их на солнце, предварительно прокипятив в растворе золы, - таким образом каждая готовила себе приданое. Частично холсты использовались вместо денег: обменивались на продукты и товары. (В Орловской губернии, где родился будущий муж Елены Андреевны, Курский Дмитрий Иванович, женщины делали все наравне с мужчинами: пахали, сеяли и т.д., чем Елена Андреевна позже была несказанно удивлена, когда увидела.) Брат Михаил мужскую работу выполнять не мог: в детстве он то ли упал с лошади, то ли его сбила лошадь. Он испытал сильное потрясение, начал заговариваться, последовало психическое расстройство, сопровождавшееся иногда припадками эпилепсии. Он умер в возрасте 18-20 лет. Бабушка говорила, что она с сестрами выходили пахать ночью, чтобы незазорно было. Также помогал брат умершего отца, считавшийся "зажиточным": у него была лошадь. Он не только помогал им обрабатывать землю, но и "дал работу" бабушке: нянчить своих детей (хотя ей самой было всего ничего). 

Сколько было лет моей бабушке, когда она стала нянькой двоюродным сёстрам или братьям? 
Отметьте мысленно: 6(?) лет. 

С началом ликбеза в деревню приехала молодая учительница Зина. Бабушка с сёстрами в школу зимой ходили по очереди: валенки были одни на троих. Бабушка окончила четыре класса школы. 
В конце двадцатых годов три года подряд в деревне не сеяли. Голод. Уехать решила бабушка. Она была средней сестрой, но с более сильным и решительным характером, чем у старшей, Фроси. Уехала, скорее всего, в 1929 году, после свадьбы старшей сестры Нюры.

Отметьте мысленно: сколько бабушке лет в 1929? Тринадцать! Что вы делали в свои тринадцать лет?!!

          Курская (Холдеева) Елена Андреевна - первая слева.

По воспоминаниям сестры Фроси, с отъездом проблем не было. Я же помню "кухонный" рассказ бабушки, что за бутылку водки родственник, работавший в сельсовете, выдал паспорт, в котором добавил ей необходимые года, так что она стала старше на три года. Выехала она по приглашению подруги и жила в Реутовских лагерях- 13 линия Никольского – в дивизии им. Дзержинского. Работала штукатуром, получали в день 1 рубль 50 копеек старыми деньгами. 

А когда вы начали работать? А штукатуром не пробовали? 

 Несмотря на строгие порядки: вход только по пропускам через Центральные, ГУПовские ворота; после 10 часов вход запрещен; комната размещалась в коммунальном бараке, кровати заправляли по-военному, ни чемоданов, ни шкафов, - все сдавали в кладовую, «как одеваться, так идешь в кладовую» - несмотря на всё это жизнь в Москве была хорошей. Бабушке было с чем сравнивать. В Москве на работе трёхразовое питание, хотя и по талонам, и за деньги, но это -  завтрак, обед и ужин в столовой на работе. По карточкам можно было купить хлеб, крупу, сахар. Через год она съездила к своим, в деревню: тот же голод, та же маленькая хата, та же лучина, те же разговоры подруг...  Ба ощутила себя "городской". Потом к ней в гости, в дивизию Дзержинского, приехала её мама, Анастасия Ивановна, вернувшаяся в деревню "с гостинцами": сухарями и пряниками. Потом в 1933 году бабушка вызвала к себе сестру Фросю, которая помнила это время удивительно хорошо и рассказала мне с братом: "Бригада была все девчонки молодые: Паня Симонова, Наташа Кваскова, Алинка, Жучка, Лиза Самородка, я (Ефросинья Андреевна Холдеева) и Лена (Елена Андреевна Холдеева, в замужестве Курская)."  5 мая 1935 года вся бригада подала на расчет по собственному желанию. Отработали 2 недели, а при увольнении бригадир потребовал изменить форму увольнения. "Он нас держал, как за собак, - мы работали, а он ничего не делал. А как получка или аванс – давай на бутылку. Лена жесткая была. Он надо всеми, гад, издевался.  У него 15 жен на каждом шагу было. Лена говорила: "Посажу, гад, только тронь!" Но все-таки уволили нас по собственному желанию. Из лагерей так и пошли пешком работу искать всей бригадой." В домашнем архиве сохранилось фото этой бригады.

 Курская (Холдеева) Елена Андреевна - сидит во втором ряду, первая слева.

Шли буквально по Горьковскому шоссе и дошли до «Авиамоторной» - там, где бани. На строительство ТЭЦ (строили первую градирню) требовались рабочие и по объявлению "Требуются штукатуры" вся бригада оформилась на работу. Тут же всем дали одну комнату в четвёртом бараке (это общежития, что стояли вдоль Горьковского шоссе) и обещали прописку. "Все остались в общежитии, а я (Фрося) хотела поехать в лагеря, но мама (так она называла свою сестру) сказала: "Что, задумала потаскаться? - Никуда не поедешь, оставайся здесь".  Я не послушалась и, отработав неделю, уехала. Когда сходила с автобуса, через заднюю дверь, упала и сломала руку." 3 месяца Фрося была на бюллетене и 3 месяца платили, хотя она не работала. (Видимо, это были очень яркие воспоминания, так как тётя Фрося, как мы её звали, об этом говорила долго и с воодушевлением). Вышла на работу и еще долго пользовалась только правой рукой. При этом помогал "сам Завком, чтобы я не ушла со стройки". Елена (так странно называть мою бабушку просто Еленой) дальше с бригадой не пошла, потому что к этому моменту уже вышла замуж и у нее на руках была Анастасия Ивановна.

Познакомились Дмитрий Иванович Курский и Елена Андреевна Холдеева, мои дедушка и бабушка, на стройке, где он работал электромонтером, а она - штукатуром. Знакомство это состоялось до 1933 года, до приезда Фроси в Москву. Причина знакомства – фамилия Дмитрия Ивановича. Так как он был Курский (хотя сам из Орла), то Елена Андреевна, услышав, что на стройке работает курский, посчитала, что это ее земляк из Курской области.

Встретились - на всю жизнь. Довольно долго жили вместе, не расписываясь. Традиция церковного венчания уже не существовала, а гражданские свадьбы были не обязательны. (Скорее всего расписались уже после войны, и свадьбы как таковой не было. Она в простом платьице, а он в «бумажном сером костюме» расписались в документе загса, понятно, что не было ни колец, ни машины. Немудрёное застолье – картошка да огурцы.) 

В 1935 родился сын Леонид, в 1937 году - дочь Светлана, 24 июня 1940 года родился младший, Вячеслав. 
Готовились отмечать день рождения Славика, которому во вторник 24 июня 1941 года  исполнялся годик, в воскресенье 22 июня началась война.
На фото: Курская (Холдеева) Елена Андреевна, Холдеева Анастасия Ивановна держит моего отца, Курского Леонида Дмитриевича, и Курский Дмитрий Иванович.










Далее факты взяты из рассказа Курского Петра Михайловича.
Война пришла в Москву очень быстро. Начали бомбить 219 завод, но доставалось всей Балашихе. Бомбы падали в Салтыковке, Никольском и даже на 2-ой Балашихе. Елена Андреевна с детьми пряталась во время бомбежек в подвале своего же дома, где были построены нары и куда собирались все жители. В конце концов семья приняла решение эвакуироваться на родину Дмитрия Ивановича в Орловскую область, Русско-Бродский район, сельсовет Синковский, поселок Красная Горка, колхоз «Оборона СССР», в двадцати километрах от станции Верховое. Дед, Дмитрий Иванович, имел бронь как специалист и сопровождал семью в дороге (как он умудрился в то время уехать с завода?). По дороге сильно бомбили. Сразу по возвращении Дмитрия Ивановича в Москву выяснилось, что завод эвакуируют на Урал вместе с семьями сотрудников. Дмитрий Иванович (повторно?!!!) поехал в деревню, но Елена Андреевна, помня о первой дороге и бомбежках, отказалась ехать. Так  и остались в эвакуации, в нескольких десятках километров от грандиозного танкового сражения на Курско-Орловской дуге. 
Хорошо рассказывал дядя Петя, но быть так просто не могло. У папы,  Курского Леонида Дмитриевича, этот переезд (видимо, слишком трагичный) совершенно выпал из памяти. Но и он, и другие родственники, подтверждают: нереально. Нереально было в 1941 году мужчине уехать с завода (даже отвезти семью!), не говоря уж о втором отъезде! НЕ реально. Зато моя память сохранила несколько предложений - образов (а выдумать это невозможно), видимо, из рассказа бабушки: "Шли мы от станции километров пять... Лёня нёс Славу... Света держалась за мою юбку, а я несла швейную машинку... (в моей памяти "Зингер", но папа сказал, что Подольскую). Несла, думала, что всегда сумею заработать на кусок хлеба... "

Бабушке там 25 лет. Трое детей. Старшему, моему папе, - пять с половиной. Он несёт Славика, младшего. Младшему - год. Тёте Свете - три. Война. Эвакуация в доме свекрови и старшего брата мужа и его жены. 
(Что вы делали в этом возрасте? А сколько у вас детей? А вы живёте со свекровью, даже с самой хорошей, но со свекровью? ... )

Все Курские жили в поселке Красная Горка (в двух километрах от деревни Синковец). В поселке было всего 16 домов. Треть из них занимали дети Ивана Ивановича Курского (это мой прадед, отец девятнадцати детей, из которых выжило пятеро, в том числе мой дед Курский Дмитрий Иванович. Прадед Иван Иванович был арестован как кулак, так как имел лошадь и крепкое хозяйство, в 1936 или1937 году и, скорее всего, сразу расстрелян.) С матерью детей, Агриппиной, в доме отца жил сын Ефим с женой Марьей Андреевной и своими детьми. Вот к ним, своей свекрови и брату мужа, и приехала в сентябре 1941 года моя бабушка с тремя детьми.
Вторая линия обороны проходила в двух километрах от деревни, и все жители деревни ходили на рытье окопов. Все жители – это женщины и девушки, так как почти все мужчины были на фронте. В октябре 1941 года пришли немцы. Но так как поселок был маленький, то на постое немцев не было. Приходили только несколько раз провиантные команды или лошадники. Однажды (зимой 1941-1942 года) в деревню нагрянул большой пехотный отряд. Все разместились по домам. В доме Ефима Ивановича устроили штаб. Это был арьергард уходящих войск. На следующее утро никого не было. Только вши во всем доме. 
При отступлении немцы сжигали все, что могло гореть. От Синковец, Троицкого, Федоровки остались одни головешки. Красной Горке повезло. Машина с поджигателями просто застряла в снегу в 300 метрах от деревни. 
При Красной Армии все поменялось. В доме Ефима Ивановича - госпиталь, в доме Михаила Ивановича – штаб.  Маленький Петя был свидетелем допроса и расстрела немецких солдат – поджигателей. Расстреливали две девушки из охраны батальона. Немцев бросили тут же, за домом, слегка привалив снегом. А по весне они оттаяли. Страшно, если вновь придут немцы (а фронт откатился всего на десять километров, до деревни Трубки) - расстреляют всю деревню. Кто-то из местных жителей велел детям скинуть трупы в овраг, а дети стали кататься на них с овражной горки. В конце концов там же в овраге их и «похоронили», слегка присыпав землей. 
В мае 1942 года всех жителей стали эвакуировать из прифронтовой полосы. На станции Скорятино был собран товарный эшелон, и всех вывезли в сторону Липецка со всем хозяйством (с собаками, курами, коровами). Но до Липецка по каким-то причинам не доехали, а вернулись обратно. И всех расселили по частным домам в деревне Кудияровка. На счастье, Курским достался дом без жильцов. В нем поселились Агриппина, Марья Андреевна и Ефим Иванович, Елена Андреевна и все дети.
Кормились озимыми, работали в колхозе, как переселенцам, им выдавали крупу и муку. В марте 1943 года стали потихоньку перебираться обратно в Красную Горку. В 1944 году Дмитрий Иванович привёз семью назад, в Балашиху. 

Бабушке в 1945 году было 29 (двадцать девять!) лет. Она выжила, привезла из эвакуации всех троих детей живыми. 

Курская (Холдеева) Елена Андреевна, Воронкова (Курская) Елизавета Ивановна, сестра деда, Курский Дмитрий Иванович.

В 1944 году посадили деда. По расстрельной статье: он перешёл во время войны с одного военного завода на другой, смена работы во время войны была запрещена. Ко времени начала работы на заводе в Балашихе не пришла открепительная с Урала. Сидел в "Бутырках". Бабушка осталась с тремя детьми, в это время с ней уже жила её мама, Анастасия Ивановна, без средств к существованию. Зарабатывала вязанием: рассказывала мне, как однажды - удача - обменяла связанную шаль на бидон со сливочным маслом. (Дед сам что ли перешёл?! Да не могло это случится во время войны: перевели как специалиста-электрика. А потом посадили. Как всех. Потом отпустили: специалисты-электрики были нужны всегда.)

В 1952 году умер младший сын Славик. Бабушке было 36 лет. 

Но это была послевоенная жизнь. ПОСЛЕВОЕННАЯ... И потому уже счастливая...

Женился мой папа, Курский Леонид Дмитриевич. Родилась я. Бабушке, моей бабушке, всего 41 !!! Дед работал на заводе главным электриком. Бабушка научилась вышивать на машинке, поступила на фабрику, чтобы заработать пенсию.
Дочь Света вышла замуж. Родились внук Игорь и внучка Алла. Растила внуков, готовила, кормила, шила, одевала... 
На фото Курская (Холдеева) Елена Андреевна с внучкой Ириной.

Дед перенёс четыре инсульта, после трёх она его поднимала, после четвёртого он слёг, прожил парализованный ещё пять лет. Она за ним ухаживала. Каждый день. У деда никогда не было пролежней. Вы способны на такой подвиг?

Она умерла в июне 1986 через неделю после рождения своей второй правнучки, дочери Игоря, Тани. Тромбоэмболия лёгочной артерии. Её не лечили. Моей маме врачи сказали, что ничего сделать не могут: "Да и 72 года, пожила уже..."   72 года - это по паспорту, тому, где когда-то ей прибавили до совершеннолетия... В жизни она не дожила до семидесяти...

Она звала меня "Русинка" - по цвету волос. 
 "Вот, Русинка, и жизнь хорошая настала - а уже и умирать пора..." - это её фраза, моей Ба.

Одна из последних фотографий: я с бабушкой на свадьбе двоюродного брата Игоря, её внука. В центре Курская (Холдеева ) Елена Андреевна.
Мы ехали на свадьбу Игоря в Электоргорск на машине. Всю дорогу Ба пела, стесняясь, "свадебные" песни, те, которые "положено" было петь на свадьбах у неё в деревне. "Ничего, Русинка, если я буду петь?..." Я до сих пор жалею и чувствую свою вину, что не записала... У Ба был замечательный голос и великолепная память...