Рассказ о деде с бабой... и Страшилка о коммунальном жилье... и Баллада о кухонных разговорах.

Рассказ о деде с бабой... и 
Страшилка о коммунальном жилье... и Баллада о кухонных разговорах. 

   

Рассказ о деде с бабой... и 
Страшилка о коммунальном жилье... и Баллада о кухонных разговорах. 

Выбирайте, что понравится...
На фото слева направо: Артамонова Мария Михайловна, Артмонова Татьяна Васильевна, Курская Ирина, Артамонов Василий Петрович.

Бабушка и дедушка по маминой линии как-то в моём детстве отсутствовали. Бабушка Артамонова Мария Михайловна умерла, когда мне было три года, а ей, по-моему, лет 45. У неё был рак среднего уха. Я мало что о ней знаю. Знаю, что недолго, но тяжело болела. Наверно, по рассказам бабы Лены знаю, что ей не могли поставить диагноз при жизни, а врачи не верили, что бабу Машу мучает постоянная головная боль. Она приходила с работы(?), перед сном со всеми прощалась, особенно со мной. (Почему-то представляю её засыпающей в квартире бабы Лены, а не на улице Крупской-Парковой, где жили деда Вася, баба Маша, Тётя Таня. Это Артамонов Василий Петрович, Артамонова Мария Михайловна и их младшая дочь, мамина родная сестра, Артамонова Татьяна Васильевна). В последние годы жизни бабушка работала в фабричных яслях заведующей. Почти через 20 лет, когда я родила Катю и мне надо было выйти на работу, моя мама помогла мне устроить Катю в те ясли. (Объяснение моим детям: как всё в Советском Союзе, ясли были дефицитом.  В очередь на ясли вставали, когда ребёнок рождался. Надо было молодой маме выйти на работу - обычно с детьми сидели бабушки. Если бабушки работали или их не было, ребёнка отдавали в ясли. Было счастьем, если это удавалось. Моя мама тогда была директором библиотечной системы, ей "дали" место для внучки в яслях по линии "культуры". Ой, не поймут мои дети моего объяснения...) В первый день мы с мамой принесли Катю в ясли, нервничали, конечно: оставить Катьку, по-моему, ей был год и 9 месяцев, отдать её в чужие руки! И вдруг нянечка говорит моей маме: "А вы - дочка Марии Михайловны, правда? Вы очень похожи, точно её копия. А я с ней работала. Вы не волнуйтесь, я за вашей внучкой присмотрю. У вас была очень хорошая мама. Мы все её очень любили." (Со смерти бабушки к тому времени прошло двадцать лет!)

На фотографии Мария Михйловна Артамонова (в девичестве Мостакова) первая справа. Её дочь Артамонова Таня в первом ряду вторая справа, в кофточке с тёмными рукавами, смотрит в камеру, со стрижечкой. Это ясли, здание стояло во дворе, за жилым домом, в котором был магазин "Детский мир, судя по возрасту Тани, это 1950 год.

Замечательно, когда память о вас вас переживает. Замечательно, если о вас помнят добром и улыбкой. Получается, что баба Маша помогла мне: за моей дочкой, её правнучкой, был дополнительный присмотр.

На фотографии коллектив работников яслей, фото сделано у внутренней стены здания, сзади виден забор, те ясли ограждавший, и стена жилого "сталинского" дома, магазин детских товаров был с противоположной стороны, там улица Советская. (После войны, 50-e годы, до 1959.) Артамонова Мария Михайловна вторая слева во втором ряду.
Господи, какие красивые женщины! Какие настоящие! Какие счастливые на фото! Войну пережили!

Когда Катя пошла в ясли, маме было 45. Мне двадцать с небольшим. Бабе Маше было бы там около шестидесяти пяти.

Я в детстве не видела фотографий бабы Маши. Не принято было смотреть семейные фотографии. Или некогда. Жизнь, казалось, будет всегда, вечной: сегодня - как вчера, завтра - как сегодня, и всё будет... Будет, одним словом. Казалось до тех пор, пока всё не исчезло.

Только один раз мы с мамой ходили на кладбище (может, ходили и больше, но я помню тот раз. Нет, вру. Мама на кладбище ходить не любила, она говорила, что надо помнить и все живы в нашей памяти.) Так в тот раз искали могилу бабы Маши, когда нашли, на могильном камне бабушки я увидела керамическое фото, и сначала мне очень неприятно показалось, что это фотография мамы (на фото бабушка была молодой, в "мамином" тогда возрасте). Нереально: мама была внешне бабушкиной копией. 

В семейном архиве тёти нашла две фотографии бабы Маши с мамой Милой, сделанные папой во время его "жениховства". На фото Артамонова Мария Михайловна и Артамонова Людмила Васильевна, в будущем замужестве Курская.

Тогда (два уже года назад!) сканировала фотографии бабы Маши-деды Васи. И среди них - празднование моего дня рождения. Мне исполнился год. 

На фото Артамонова (Мостакова) Мария Михайловна, Курская Ирина, Курский Дмитрий Иванович, декабрь1958. "Кушай, деточка, помидорчик, свой, солёненький..." Ну и щёки у меня! Наеденные уже... в таком ещё раннем возрасте...

Собрала нас папина мама, баба Лена, как всегда в той квартире, на улице Лесной, сидели мы на "историческом" диване семьи нашей, вернее "диване поколений".

На фото слева направо: Курский Дмитрий Иванович, Курская Елена Андреевна, Артамонова Мария Михайловна, Курская Ирина, Артамонова Татьяна Васильевна, Курская (Артамонова) Людмила Васильевна. Вышитая крестиком дорожка с анютиными глазками, что стену украшает (вышивала скорее всего баба Лена), сохранилась у меня. Опять-таки, вещь - есть, людей, с ней связанных, - нет. Ой.

Я, конечно, ничего не помню...

 "За грибами". Фотография, скорее всего, сделана в период папиного "жениховства". Слева направо: Воронкова Зина - папина двоюродная сестра, Артамонова Мария Михайловна с дочерьми Артамоновой Татьяной Васильевной и Артамоновой  Людмилой Васильевной (в замужестве Курской). 

Как мрачно баба Маша всегда одевалась, ведь на фото ей сорок один - сорок два, по нынешним меркам совсем молодая женщина... А у неё за спиной прожитая война... Папа вспомнил эпизод, рассказанный мамой Милой. Когда они ещё жили на Зелёновке, во время войны, мама была дома одна (маленькая девочка, когда война началась, маме было шесть лет), в дверь постучали, мама открыла: на лестнице стояла цыганка, попросила воды напиться, мама ей принесла... Вечером обнаружили пропажу пальто. По тем временам - трагедия. На пальто ещё в моём детстве и молодости (да и сейчас, наверно, мало что изменилось для многих), так на пальто копили годами.. а тот случай - ещё и во время войны - помнила мама его всю жизнь. Ещё мама рассказывала уже мне, как баба Маша почистит картошку, сварит её для деды Васи и для неё, а себе делает драники - картофельные "блинчики"- из очисток...

                                           ***
 Маму семья "отпустила" в поход, в отпуск. (Папа ходил в поход в 1958, мама уехала с группой учителей в поход в Алтайский край летом 1959, сплавлялись на лодках по реке Катунь, не знаю, были ли они на Телецком озере.) Баба Маша умерла через несколько дней после маминого отъезда. Папа выдержал, как он говорил, многочасовую атаку маминого двоюродного брата с требованием вызвать маму на похороны. Папины родители, а рассказывала мне это моя бабушка Лена, тоже хотели послать телеграмму о смерти бабы Маши маме в Сибирь. (Баба Лена - человек традиций: надо послать телеграмму, мама должна приехать на похороны своей мамы.) А мой папа не разрешил. Сказал, что пока телеграмма дойдёт, если дойдёт, пока мама её получит на одной из остановок, будет поздно, она всё равно опоздает на похороны, надо дать маме пройти маршрут, вот прилетит и сходит на кладбище... Почему-то я очень уважаю папу за принятое решение, за то, что взял ответственность на себя, а с другой стороны, что его родители, родители(!), послушались сына... Мне всегда нравилась та атмосфера взаимного доверия и уважения в семье ко всем членам семьи (включая маленьких детей) и окружающим, атмосфера , в которой я выросла и которую считала естественной. Только потом поняла, что это было не у всех. Уважение с детских лет - это дорогого стоит. ("Дорогого стоит" - это фраза из Островского, опять цитирую, это "Последняя жертва", когда же начну писать "своими" словами?! 
Да, ещё напоминание себе: написать о семейном сходстве. Моя мама - копия своей мамы, моей бабы Маши. Брат Игорь - копия моего папы, своего дяди; мой папа - копия своего отца, моего деда, сестра Маша - копия своей мамы, моей тёти Тани, сестра Алла - копия своего отца, моего дяди Жени... Странно, как это передаётся...)
Хоронили бабу Машу в мамино отсутствие. Гроб с телом привезли в квартиру на Крупской, (традиция прощания с телом в доме, где человек жил, была ещё долго), выносили под звуки похоронного оркестра, игравшего марш Шопена (такие похоронные процессии шли по городу до конца восьмидесятых, только тогда похоронные оркестры в городской черте были запрещены указом отдела культуры, мне кажется), фабрика дала грузовик отвезти гроб на кладбище...

                                 ***
Теперь то кладбище оказалось в самом центре города. Дозахоранивать к родственникам там запретили ещё в конце семидесятых. Было объявлено, что родственников, там захороненных, можно перезахоронить. На том кладбище был захоронен дядя Слава, папин брат, Курский Вячеслав Дмитриевич. Баба Лена организовала перезахоронение: мой папа Лёня с моим мужем сами откопали могилу, в которой оказался полуистлевший гроб и сохранились крупные кости скелета; они сложили всё в простой ящик и сами перезахоронили на кладбище, где покоилась мама моей бабы Лены и где теперь покоятся мои баба Лена с дедой Димой, тётя Света с дядей Женей и моя мама. Бабушку Машу мама перезахоранивать не хотела.
Скоро закончится "срок", когда кладбище нельзя копать, это, по-моему, лет шестьдесят с даты последнего захоронения. И там построят высотки. И заселят новыми жильцами, которые не будут знать, что живут на кладбище... А надо бы кладбища не тревожить, все там будем...
                                       ***

Баба Маша работала на суконной (её называли "Пятая фабрика", по номеру, в отличие от Первой, хлопкопрядильной). Мама говорила, что во время войны, бабушка возглавляла или профком (профсоюзный комитет) или партком (партийный комитет), папа сказал, что она работала по профсоюзной линии, всегда была очень активной. То есть прошла путь от станочницы до "освобождённого" руководителя профсоюза фабрики. Над этим сейчас можно подсмеиваться, а тогда это был большой рост, у бабы Маши был небольшой, но "политический" пост городского масштаба.
                                        ***

Нет ни фабрики, которая прекратила своё существование в перестроечные годы, а сейчас нет и здания, в котором фабрика находилась. 
(Во мне это вызывает слишком сильные чувства, когда нажива, нажива, деньги, возможность их заработать, как бабушка говорила, "застят людям глаза", когда наверх выплывают люди с деньгами, готовые пройти по судьбам, истории, памятникам... Кстати, если бы они были чуть умнее - сохранили бы фабрику, ведь в будущем на этом можно было бы заработать!)

Набольшая справка из Википедии: "Рядом с фабрикой Трубецкого в урочище Зелёная Роща (бывший Блашинский овраг) с 1821 года работала ещё одна, меньшая по объёму производства шерстоткацкая (суконная) фабрика. В 1907 году на фабрике вспыхнул сильный пожар, который уничтожил основной каменный корпус. В 1908 году на месте сгоревшего здания отстроили новый производственный корпус вместе с водонапорной башней. Автором проекта стал известный российский зодчий Иван Иванович Поздеев (он также являлся архитектором Храма Христа Спасителя в Москве). Здание уничтожено в середине 2000-х годов при строительстве микрорайона «Жемчужина Балашихи»". 
Был чей-то запрос о планировании сноса исторического здания и незаконной застройке в Министерство Культуры, был ответ министра культуры на тот момент о том, что здание фабрики охраняется государством и принадлежит к культурному наследию России. Всё это в интернете есть. - А здания нет. Нет даже фотографий. На месте пятой фабрики теперь стандартные жилые башни со звонким (и очень дорогим!) названием. 

Что, нельзя было рядом построить? 

И хвалиться потом, что в Балашихе есть здание архитектора, построившего храм Христа Спасителя? 

Как говорит один мой знакомый, у вас вопросы есть?

                                     ***
   

Откопала фотографию, которая не подписана. Знаю стопроцентно, не знаю почему, что на фото справа налево: моя бабушка, Мостакова  (в замужестве Артамонова) Мария Михайловна, её мама (имя-отчество мне не известно), бабушкина родная сестра Мостакова Александра Михайловна (в замужестве ? - мама моей тёти Наташи Рюминой, маминой двоюродной сестры).

Да, то урочище Зелёная Роща дало название микрорайону, это около всё той же суконной фабрики, где жили баба Маша с дедой Васей до переезда в дом по улице Крупской, - Зелёновка. Дома и бараки были населены голосистыми, независимыми, очень своеобразными женщинами, с мужьями пьющими, детьми беспризорными... Каторжно работали они на фабрике, после смены готовили, мыли, стирали, кричали на детей и мужей, выживали во всех войнах и не... Идёт такая по улице - сразу видно: "зелёновская". Мама писала повесть о них, зелёновских, среди которых прошло её военное детство и которых она несмотря ни на что любила... Баба Маша, мама и Таня были родом с той Зелёновки, такой им понятной и близкой, и такими непохожими они были на тех зелёновских женщин...

В этом рассказе частично придётся повторяться, частично жизнь  бабушки и дедушки по маминой линии уже описана в других рассказах, например, в рассказе об их дочери, моей тёте Тане, или в рассказе о моём детстве.

Деда Вася был интровертом. Артамонов Василий Петрович. О нём я знаю ещё меньше, чем о рано умершей бабушке.

Где родился?

Когда?

Кто были родители? - Ничего.
Знаю только, что был "коренным" балашихинцем, скорее всего родители тоже были фабричными. Работал он мастером в литейном цехе Литейно-механического завода. Был призван в 1941, когда забрали всех мужчин, даже тех, у кого была "бронь" (освобождение от службы в армии, ведь кто-то должен был стоять у плавильных печей!) Всего один раз за жизнь слышала от него про войну, но рассказывал он не мне, а деде Диме.

                             Артамонов Василий Петрович, Курский Дмитрий Иванович.

Призвали их с другом, дали одну винтовку 1898 года на двоих, а в тылу, за их окопами стояли смершевцы (бойцы подразделений "смерть шпионам") с пулемётом... Друга под Москвой убили. Дед позже был ранен, лежал в госпитале, комиссован "вчистую", награждён орденом (где тот орден?) ... Меня, тогда ребёнка, поразили те смершевцы: у них пулемёт? они будут стрелять по своим? А в школе нам говорили совсем не так. Я, конечно, ничего не спрашивала, просто слушала разговоры взрослых. Но как-то с детства привыкла верить "кухонным" разговорам.

Баллада о кухонных разговорах.
(Хотя это отступление не о бабе Маше, а о бабе Лене... а, может, о всех наших бабушках и дедушках...)

"Русинка, ты никому ничего никогда не говори. Нигде. Никогда. Даже у стен могут быть уши," - это моя бабушка, мне, маленькой девочке лет семи-восьми. И, странно, я её понимаю. Понимаю, что есть разговоры, которые никому пересказывать нельзя. Есть рассказы, которые могут знать только близкие, а это только мама, папа, дедушка и бабушка. И всё. Так вошёл в мою жизнь СТРАХ. Он - подкожный, перешедший ко мне по наследству от бабушки. У неё страх - понятно: эвакуация к родне деда в 1941 (пришла с тремя детьми! представили?) А до войны, когда пришёл сосед-напарник деда по работе и сказал: "Ты не жди своего сегодня, он мне рукой помахал из Пугачовской Башни в Бутырках..." - вы бы что испытали?! (дед там работал электриком и потом там же  сидел в одиночке по статье вредительство, был оправдан тогда). А после войны, в 1947, деда посадили по расстрельной статье - опять осталась с тремя детьми без работы, денег... Как моя Ба смогла всё это вынести-выстоять? не сдаться? вырастить хороших детей? (Как-то однажды она мне сказала, что ради детей можно украсть и убить. Она -  абсолютно кристальной честности человек! - убить? украсть? Но в меня эта мысль вошла тоже: ради детей можно "убить и украсть". Хотя для меня это оказалось легче -"уехать".) А тот страх преследует и меня... А телефонные разговоры с папой, когда мы оба, не сговариваясь: “Ну, об этом поговорим при встрече, не телефонный разговор..." И у него этот страх. Тот самый, подкожный. Страх быть уничтоженным машиной государства. Безликим танком, на тебя наезжающим. Просто так: из-за слова, неосторожно сказанного, из-за поступка, по-человечески достойного, или просто потому, что ты думаешь "не так", или просто потому, что ты думаешь...

Страх был у всех. Все семьи имели похожие истории. Муж бабушкиной (бабы Лены) сестры, тёти Фроси, дядя Фёдор, работавший поваром с солдатской столовой, что его сначала погубило, а потом спасло, был сослан. История простая. Его напарник, повар, спрятал кусок сала в туалетном бачке: дома были дети. При вызове на допрос в органы с обвинением в недонесении на кражу, дядя имел неосторожность сказать что-то типа: " У друга голодные дети, а Товарищу Сталину этот кусок сала не нужен..." - И пошёл по статье "Пятнадцать лет без права переписки" (надеюсь, все ещё помнят, что это такое) на Сахалин.   А, может, он этой фразы и не говорил... Его спасло то, что он был настоящим поваром: начальство тоже должно кушать, и кушать оно предпочитает хорошо. Вернулся дядя после смерти Сталина по амнистии. Вернулся человеком больным (язва желудка), озлобленным на весь мир и тяжело пьющим...

Вот этот страх, мне кажется, и заставлял людей молчать: чем меньше знаешь - тем безопаснее будешь.

И у всех были истории, рассказывать которые было опасно и для себя, и для слушателя. 
И жизнь, вспоминать которую было или страшно, или грустно, или тяжело, или всё вместе... 
Вот теперь и собираю по крохам ушедшую жизнь моих родных...

                                 ***

Мы остановились на том, как баба Маша с дедой Васей переехали с Зелёновки на улицу Крупской, а это центр города. Огромный "сталинский" дом, достроенный сразу после войны. Дед получил там комнату в коммунальной квартире в двадцать два метра, по тем временам огромную. Он уже был мастером в литейном цеху - привилегированный, хотя рабочий.

Ой, опять отступление...

Страшилка, или Рассказ о коммунальном жилье.

Итак, деде Васе, мастеру - литейщику, завод дал комнату в двадцать два квадратных метра. На этих метрах размещались деда Вася, баба Маша, какое-то время мать бабы Маши(?), которая спала на сундуке в коридоре, старшая дочь - мама Мила и младшая дочь - тётя Таня. Все разместились? Когда умерла баба Маша, мы там прожили год (то есть добавьте моего папу и меня). 
В соседней комнате, восемнадцатиметровке, жили дядя Петя Курский с тётей Марусей и тремя детьми: дочерьми, Люсей и Галей, и сыном Женей. (Посчитали? - десять человек! В двухкомнатной квартире с площадью комнат сорок метров квадратных.) 
В комнату деда вёл длинный коридор, служивший хранилищем велосипедов, уличной одежды - всего, что можно было оставить, не слишком раздражая соседей. 
А кухня, как все кухни того времени, была в восемь квадратных метров. Плита, два стола, два буфета, между прочим! Но есть на той кухне даже два человека одновременно не могли. ("Таня, как вы готовите?" - "А я не готовлю, разогрею чай - и иду пить к себе в комнату.")
Представили картину? Ежедневная жизнь с её стиркой, готовкой, детьми, магазинами, очередями...- уже тошно. 
А теперь ещё добавьте очередь по утрам в туалет... (для моих детей: напомню, был один туалет на десять человек, туалетной бумаги не было, для этого использовались газеты...),  "чья это неделя стирать?"... (для моих детей: стиральных машин не было, стирали руками: в ванной на доску ставился тазик, в нём стирали, хозяйственным мылом, тёрли бельё на специальных "стиральных досках", а ещё кипятили постельное бельё в баках на кухонной плите; сушили в коридоре, вдоль стены от входной двери до двери в комнату деда Васи были натянуты две верёвки, на которых всегда, ВСЕГДА!, что-то сохло...), "а кто не выключил лампочку в туалете, горела всю ночь?" - ведь придётся платить коммунальные платежи, деля их пополам(!), "опять Петька (это сосед, мой троюродный брат) песку с улицы нанёс!"... (моим детям: убирали коридор, кухню, чистили туалет и ванну по очереди, по количеству проживающих: в комнате дяди Пети жило пятеро - тётя Маша убирала пять недель, а баба Маша убирала общие территории три недели, когда они жили с дедой  Васей и Таней...)
Вот и поймёте моего деда, который однажды достал своё ружьё!!

А у него, не знаю откуда, и уже не у кого спросить, было именное с гравировкой охотничье ружьё. И вышел мой дед на ту кухню, поднял двустволку и твёрдо сказал: "Ща-а-а-с всех перестреляю!" 
Соседи вызвали милицию. 
Таня всю жизнь жалела пропажу: милиционер оставил дело " без последствий", только забрал то ружьё, "красивое… с гравировкой… дорогущее, наверно..."

                          ***

В ту квартиру во время войны приходила "чёрная кошка". Была печально "знаменитая" банда воров и убийц, проникавшая в квартиры ночью. Чтобы им жители сами открыли дверь, они царапали дверь и мяукали... Если открывали - мало кто выжил. Банда орудовала в Москве и Московской области во время войны и после. Были и имитаторы. Знаю, что однажды ночью и мои родственники услышали подобное мяуканье (а кошек у них не было, вообще никаких животных не было); разбудив друг друга, они просидели всю ночь, готовые "обороняться", у деда в руках было то самое ружьё, тогда ещё не отнятое, стрелять он всех собирался уже после войны...
Всё, страшилка закончилась.

На первомайской демонстрации. Артамонов Василий Петрович - первый слева.(1950 какой?)

       Артамонов Василий Петрович - первый справа, держит за руку дочь Таню, рядом с Таней, мне кажется,  дети: Женя Курский и Люся Курская - мои троюродные брат и сестра по папе, они были соседями в той коммуналке. Это первомайская демонстрация 1955 года, колонна Литейно-механического завода города Балашихи. 

                                                           ***

Они жили с Таней уединённо, закрыто. Жили всё в той же комнате, где гардеробом была отгорожена Танина кровать, где дед одиноко жарил котлеты на кухне...

(На фото дед с Таней танцуют. Правда, это у нас, в квартире на Парковой, сзади, в чехле, моё пианино "Родина". Мне почему-то кажется, что это или окончание школы, или поступление Тани в институт).

Он после смерти бабушки не женился. Кто-то из родственников мне (уже в "сознательном" возрасте) сказал, что у него "была женщина, жила в соседнем подъезде того же дома". Но привести домой мачеху Тане он не захотел.

Смотрю на фотографию, где ловлю рыбу в реке Пехорке вместе с дедой Васей, - и в памяти абсолютно ничего не всплывает. Из всех встреч с ним - только одна: иду летом по улице Крупской мимо "Таниного" дома, там напротив была сначала шестая школа, потом в это здание переехал "дворец пионеров", здание стоит до сих пор, вот у него встречаю деду Васю, просто здороваемся, он меня спрашивает, как дела и даёт двадцать копеек "на мороженое". И всё. Больше в памяти о нём ничего нет. Несправедливо. 
Хотя нет, есть ещё одно воспоминание, которое, впрочем, меня не красит. Но обещала писать правду. Когда деду Васе поставили диагноз - рак - то сказали маме, что оперировать уже поздно. Дали год-два...

Как дед болел - совсем не помню (или не знала, или не понимала). 

Так в тот последний год он приходил к нам посидеть, посмотреть телевизор. Он был большим поклонником Александра Николаевича Островского, смотрел все передаваемые по телевизору спектакли. И вот однажды время трансляции, мне кажется, "Доходного места" совпало с "Гусарской балладой", которая с раннего детства была моей любимой комедией. И я устроила "сцену" родителям, требуя смотреть семьёй "Балладу", а не Островского, хотя тоже любила и к тому времени прочла, думаю, все пьесы драматурга. Помню, как мама вывела меня в мою комнату (мы жили уже в двухкомнатной квартире) и говорила, что дедушка скоро умрёт, я должна понять, мы должны вместе смотреть спектакль... Четырнадцатилетнему ребёнку не понять конечности жизни. А перепады настроения, упрямство, попытка доказать старшим, что ты взрослый, так характерны для возраста... Нет, я не оправдываюсь, - это жизнь. Я, "обиженная", пролежала на своей кровати лицом к стене весь спектакль. Родители с дедом посмотрели спектакль, деда Вася ушёл домой... Я помню этот час до сих пор. Виновата я перед мамой. Ей было тяжело. Виновата, потому и помню.
                                         ***

1972 год был годом смертей в нашей семье. По крайней мере так мне запомнился. Умерла тётя Шура, сестра бабы Маши. Она долго болела, лет десять, рак желудка. Память сохранила картинку: замечательные носки, ею связанные из пряжи - ковровки (для незнающих: пряжа, из которой ткут ковры. Вещам из неё сносу нет, у меня есть кофта, связанная в год рождения дочери тоже из такой ковровки. Как говорят, меня " в гроб в ней положат".) Я носила эти носки класса с пятого до окончания института. 
Умер брат деды Васи - дядя Коля. На операционном столе. Операция рака лёгких прошла успешно, от наркоза не проснулся. 
Умер деда Вася от рака горла. Помню, как прибежала Таня: деда Вася умер. Мама и Таня начали обсуждать, как достать свидетельство о смерти, купить место на кладбище... (это случилось в субботу, всё было закрыто.) ...  достать продукты ... (надо было искать знакомых) ... организовать поминки ... (срочно обзвонить всех родных) ... кто будет готовить? ... нужно ли меня брать на похороны? ... Они решили, что мне ещё рано сталкиваться с этой стороной жизни. Просто сказали: терпи, не до тебя. И перестали обращать на меня внимание. Я там была, но меня для них не было. Та первая в моей жизни смерть близкого человека осталась в воспоминаниях только торопливыми приказаниями мамы, их совещаниями с Таней: "Ничего не забыли?!" - и всё. А, может, это для мамы с Таней было к лучшему? Были заняты - думать некогда. (Переживания пришли позднее: Таня не смогла жить одна в той комнате, где когда-то жила вся семья и умер деда Вася. И переехала жить к нам на год.) 
На похороны и поминки деда пришли около ста человек: соседи, родные, товарищи по работе... Мама сказала об этом с гордостью: люди деда помнили и пришли помянуть. Был грузовик от завода, чтобы отвезти гроб на кладбище, был оркестр... Меня на похороны не пустили, велели сидеть дома и никуда не ходить. Я просидела весь день у телефона, отвечая на звонки, как мама велела. Спасибо им, маме и Тане, всегда берегли меня.
                                                ***
Сумбурно... Мало... Всего несколько фотографий... 
И даже нет дат, между которыми ставится чёрточка жизни... 
Как обидно...