Брат, или
Рассказ об историческом диване.
Игорёчек... Так его всегда звала тётя Света. Мой двоюродный брат, сын сестры моего отца. Для меня - Малыш. Хотя смешно называть "малышом" взрослого (уже за 50) бородатого мужчину, уже с третьим внуком на подходе. Надо спросить, как он относится к этому "Малыш, как у тебя дела?". Сейчас, наверно, с улыбкой. А в детстве? Я долго ощущала своё превосходство: я старше!, я умнее!, я уже хожу в школу!...
Теперь я просто старше: у меня больше только одного - морщин.
***
Вы никогда не обращали внимание, как любящие вас люди по-разному произносят ваше имя? Бабушка и тётя Света звали меня Русинкой, по цвету волос в детстве; для одного из своих друзей я - "мать" (ох, надо рассказать эту историю!); тот, кого я в юности безнадёжно любила, до сих пор зовёт меня Ириша; брат - Иринка; а для мужа я - "ты"... Я когда-то звала его Лёшенька, потом Лёнечка, в разговорах с другими называла Лёнькой... Моя дочь зовёт своего младшего брата, моего сына, "Маленький"... Вот и задумаешься...
***
Я - последняя, кто помнит время, когда родился Малыш. Зимним днём далёкого 1962 года тётю Свету выписали из роддома. Дядя Женя привёз её в ту квартиру, на Лесной, где собралась вся семья, со мной в том числе. Мне обещали БРАТА! Открылась дверь - на пороге тётя Света в искусственной шубе.
(Крик моды того времени! Мама и тётя Света, накопив денег, поехали покупать шубы - купили обе ... искусственные! Искусственные шубы были впервые в продаже и стоили по цене натуральных лисьих шуб. Ровно через два года на эти шубы невозможно было смотреть без слёз. Мамина шуба, впоследствии перешитая, с полуистёршейся подкладкой, служила мне до шестого класса, живучая была: расползалась, но не сдавалась...)
В руках у тёти Светы кулёчек из одеяла и "уголка" - небольшой простынки с самодельным кружевом. Тот уголок служил ещё моей маме, потом и мне, потом Игорю и Алле, а пару лет назад Алла подарила его мне - и с тех пор он лежит в моём американском шкафу - и выбросить жаль, и пользоваться нельзя, и вспоминать грустно: вещь! - есть, а большинства людей, с ней связанных, - нет.
Разочарование в жизни я испытывала уж не так часто.
Надо ждать пока подрастёт?
Долго?
Не всегда будет плакать?
Хорошо, подожду, ведь теперь я не одна.
У меня есть брат.
Отступление об историческом диване.
Всем любящим Стругацких посвящается.
Когда я впервые прочла " Понедельник..." Стругацких, я сразу узнала наш диван. Обитый чёрным дермантином, удивительно крепким. (Нет, нет, не поправляйте, знаю, что он, материал, -"дерматин". Но ведь бабушка говорила "демаНтин", так что нас диван был ДЕРМАНТИНОВЫЙ... ой, так и слышу папину возможную шутку, немножко грубоватую: "дерьмо...нтиновый-то был", хотя этого нельзя сказать о нашем диване...)
Столько поколений сидело, лежало, спало на этом дермантине - и я не помню, чтобы торчала набивка, трещины - помню, но до тех пор, пока выбросили - а это, видимо, уже дочери Игоря, он стоял "как новенький". На том диване мне стелила бабушка постель, когда я в детстве ночевала у них. Потом мы с Игоряшей спали вдвоём (диван раскладывался или мы были такими худенькими?).
"Брюхо" дивана служило книгохранилищем: там было краснопереплётное полное собрание сочинений Маяковского, наравне с Твардовским любимого папиного поэта, стихи обоих он помнит наизусть до сих пор ( интересно, где оно сейчас? наверно, у сестры, мы - скопидомы, ничего не выбрасываем) и масса разрозненных, интересно, кем купленных и кем прочитанных, книг. (Уверена, что все книги были прочитаны. ВСЕ.)
У дивана были откидывающиеся края-валики, что позволяло укладывать и взрослых гостей, удлиняя спальное место.
***
В том далёком незапомнившимся детстве бабушка посадила меня на диван, рядом с этим валиком. А диван стоял у открытой двери в коридор. И, конечно, я облокотилась на валик - и он "разложился". Я - двухлетняя ещё кроха - упала лицом на ручку двери и рассекла верхнюю губу до самого носа! А это 1959 год. Телефона нет. Больница примерно километрах двух-трёх. Представьте себя на месте моей бабушки! Спасло меня то, что была зима. Бабушка с тётей Светой погрузили меня на санки и побежали в больницу, где хирург сказал бабушке, что будет зашивать меня без наркоза: я слишком маленькая, помнить всё равно не буду. Да и шрама не будет, если без наркоза, а то зачем девочке на лице шрам, как от заячьей губы!
Говорили, что он провёл в операционной часа два. Интересно, меня привязали или держали? А как хирург, почему-то представляю его с сильными руками и крупными пальцами, зашивал распухшую, но крошечную мою губу, ведь стежков было несколько, крошечные точки от проколов белеют всю мою жизнь?
Но шрама - нет. Чувствую его внутри, на верхней губе, а на лице, если не скажу, - не заметно. Спасибо ему, тому хирургу. От всей трагедии остались только две фотографии в профиль, где на тёмном фоне видна та хирургическая ниточка.
***
Исторический диван стоит, как всегда у стены, около него принесённые столы и лавочки, накрытые скатертью, на которых сидят гости, мебель из дома вынесена, что позволяет нам, детям, носиться по комнатам... На историческом диване жених и невеста, это папина сестра, моя тётя Света, выходит замуж... а я бегу из маленькой комнаты прямо под стол, просто чуть-чуть нагнувшись, - и ныряю под скатерть, не задевая крышки стола...
***
(На фотографии Игорёчек на том диване, только покрытым ковровой дорожкой.)
Мы лежим с Игоряшей на диване, нам велели "спать", а не хочется, мне - лет семь, значит, ему - два. Звонок, дед открывает дверь, - и через минуту распахивается дверь в комнату, где "спим" мы. В проёме двери - огромного роста смеющийся военный. Дядя Яша. Он нам не дядя. Он - муж сестры нашей бабушки, правда, мы её звали тётя Нюра, она была младшей сестрой. Дядя Яша - смеющийся, с холода, громко что-то с дедом обсуждающий... Так и остался в моей памяти. И всё. Никак не могу вспомнить его лицо. Только силуэт в проёме двери, освещённый сзади коридорной лампочкой. Детским чутьём знаю, что он был одним из самых обаятельных людей в моей жизни. Россинский Яков. Уже нет деда, умерла бабушка, скончались тётя Нюра и её единственная одинокая дочь Лида. А в моей памяти тот силуэт в пролёте двери...
***
По какому-то поводу собралась вся семья, и в тот раз ещё с маминым отцом, дедой Васей.
Помню, говорил деда Вася, что он, мастер литейного цеха, ушёл на войну, хотя первоначально имел бронь, забрали его на оборону Москвы. Забрали с другом, выдали винтовку образца 1898 года, одну на двоих. Друга убили, винтовка досталась деду. А во второй "линии обороны" стояли смершевцы с пулемётом... Я практически не помню, чтобы при мне говорили о войне. Я тогда не поняла, кто такие смершевцы, почему смершевцы стояли с пулемётом во второй линии обороны, только подумала, что нам в школе ничего подобного не говорили, только уловила, что оба деда недоговаривают по принципу "ты же меня понимаешь...", только догадалась, что мне спрашивать их бесполезно: они удивятся вопросу, не ответят или скажут что-то типа "мала ещё", - только почувствовала весь ужас войны...
После этого о войне можно было не читать...
Исторического дивана больше нет...
Малыш, пока мы живы (извини, но ведь это так...) вспоминай тоже... Вот это - я (слева), а это - ты (справа). Примерно в одном возрасте, ты стоишь на том же бабушкином венском стуле (теперь такие "винтажные" или "старинные" венские стулья можно купить в интернете, эх, сохранить бы бабушкины, не выбрасывать...) только ты на нём пять лет спустя и стул тот накрыт красной плюшевой скатертью.
***
А это одна из любимых фотографий в жизни, часто её вспомнаю: мы в городском парке гуляли все вместе с родителями... Нас тогда ещё на каруселях катали... Вспоминай...
Комментариев нет:
Отправить комментарий