Одежда моего детства, или Гимн минимализму.

Одежда моего детства, или 

Гимн минимализму.

Очередной "скачок" памяти...

Из рассказов о маме.

Если бы мама жила в ХlХ веке, с неё бы писали картины, они висели бы в Третьяковке, и кто-нибудь уже в нашем веке по крохам собирал "историю жизни прототипа". (Впрочем, я после маминого ухода, по тем же крохам собираю историю её жизни. Вернее, только начала собирать.) Мама была картинно красива: её лицо с мягко-коричневыми глазами тонкого разреза, тонко прорисованный нос, так пропорционально смотрящийся на удлинённом овале лица, длинные каштановые волосы, которые она в юности завивала, а в более зрелом возрасте укладывала - по моде - в пучок, да ещё с подкладываемым под реальные волосы шиньоном (в моём детстве шиньоном назывались добавки к причёскам из натуральных волос, крепящиеся к волосам невидимками). 

Даже зубы - её зубы зайчика - не портили, а добавляли лицу естественность и непосредственность, сразу было видно, что перед вами не красавица с обложки, а живой человек.

(Почему-то мне кажется, что на этом фото мама - роковая женщина в стиле Лили Брик. Причём эту фотографию совершенно невозможно ретушировать: начинаешь убирать погрешности, закрашивать белые пятна - и уходит настроение, меняется характер, исчезает возможность атрибутировать время...)

Некоторые фото можно и на обложку журнала: фотографии хороши, в них сквозит то восхищение "моделью", которое испытывает настоящий художник, в них желание удержать то ощущение, чувство, желание сохранить мгновение, а не только папино мастерство фотографа.

Хотя, на мой взгляд, ни одна фотография, ни одна картина, даже кино не в состоянии передать очарование живого человека, ту изменчивость чувств, скользящих по лицу, перемены настроений, проявляющихся в наклоне головы или взгляде, мысли, которая светится в глазах... Фотографии - только отголоски. 

Маму все, друзья и знакомые, всю жизнь звали "Милочка..."

(На этом фото она - Наташа Ростова ХХ века, не правда ли?)

В юности мама накручивала волосы на бигуди: были они у неё необычные, я потом ни у кого подобных не видела: волосы защемлялись между двумя тонкими металлическими пластинками, накручивались на них и и всё это закреплялись застёжкой-петелькой, тоже металлической. 

Или накручивала волосы на папильотки. (А вы знаете, что это такое? Учитесь! Рвались узкие полосочки ткани, волосы на них накручивались, и полосочки завязывались. Вот те полосочки, а они могли быть и бумажными, назывались папильотками.)

Мама знала, что она - красавица, и в первой половине жизни прекрасно одевалась. Платьев у неё в жизни было немного, и я, кажется, помню каждое.

У меня были среди них свои любимые: то, что мама носила в юности, оно есть на фотографиях: с расклешённой юбкой, закрытое, с воротничком и с рукавом три четверти, сшитое из плотной ткани в рубчик, полоска бежевая - полоска светло-коричневая, "верблюжьего" цвета. 
   

Такое платье можно носить в любое время в любой стране - оно всегда в моде, только талию для такого платья надо было иметь мамину: тонюсенькую, тонюсенькую... (Тут мне повезло: я, "унаследовав" папину внешность, получила талию, ну, не мамину, но близко, и талия сохранилась до солидных лет...)

Самым моим любимым платьем было фиолетовое, тёмное, с чёрным выпуклым объёмным рисунком. Оно обтягивало мамину фигурку, какой она была в моём детстве, какой я видела маму всю жизнь... Впрочем, фиолетовых платьев было два, второе было шёлковое, скорее пурпурное, недавно узнала название этого цвета - маджента, цвет ярких фуксий... И по полю пурпурному рисунок тонких веточек чёрных и тёмно-сине-фиолетовых. Это не просто было красивое, это было королевское платье.

(У платья была долгая жизнь: мама в нём была свидетельницей на свадьбе, потом долго его носила, потом пару лет его носила моя тётя Таня, потом его перешили мне, я отдала его двоюродной сестре...)

У мамы были туфли на невысоких шпилечках: пара - чёрная, матовая, с резной лакированной накладкой вокруг каблучка, и пара - красно-оранжевая - мечта любой женщины к любому костюму!

На маму оглядывались.

А ещё были сапожки на каблучках, кожаные, красно-кирпичные, с оторочкой оленьего меха... А носила их мама к пальто чёрному драповому с мелким рисунком: красными "кирпичиками"-прямоугольничками...

(Эх, то абсолютно "вне времени", всегда модное пальто сохранилось лишь в моей памяти, как и те сапожки... Зато есть фото в "козликовой(?) козлиной(?) козьего меха (?)" шубе, которая мне никогда не нравилась...) На фото слева направо: Артамонова Татьяна Васильевна, Курская (Артамонова) Людмила Васильевна.

Мамина портниха, Вера Георгиевна, жила в Салтыковке. У неё там была половина частного дома с небольшим участком. Уже потом, когда мне шили выпускное платье (ох, как я его тайно ненавидела!) я была в этом доме. Три проходные комнаты, типичная планировка частного деревянного дома начала двадцатого века. Но из обычного "предбанника", прихожей на крыльце, с какими-то сапогами, старой обувью и одеждой, сваленной в углу, ты попадал в совершенно другой мир: все стены внутри дома были обиты красным бархатом! На них красовались позолоченные полочки "рококо" с настоящими дрезденскими фарфоровыми фигурками - кавалеры и дамы танцевали, кланялись, любезничая... Вера Георгиевна была женой военного. Мебель была вывезена из Германии, и в серванте стоял полный, с супницей и фарфоровой ложкой, столово-чайно-кофейный сервиз. По тем временам - богатство недоступное (да и по теперешним временам не каждый сможет себе позволить полный сервиз Дрезденского фарфора, не говоря уж об антикварном сервизе...) Никогда не работавшая Вера Георгиевна, после смерти мужа, осталась, как тогда говорили, "без средств к существованию" - и занялась пошивом. Шила Вера Георгиевна "из кусков". На Салтыковке был магазин, куда из других свозили обрезы и обрезки: цена таких кусков ткани была невелика, но надо было обладать видением, чтобы из них можно было скомбинировать хоть что-то. Вера Георгиевна имела большой список клиенток, комбинировала всем, поэтому за работу и брала "недорого", не дороже, чем стоимость платья в магазине. Бабушка, уже когда мамины платья достались мне, возмущалась невысоким качеством работы с внутренней стороны. Действительно, края кое-где могли быть не обработаны, нитки просто обрезаны, узелки не завязаны, но шила Вера Георгиевна быстро и красиво. А на маму и испортить было нельзя: хороша. 
Шила Вера Георгиевна и на мамину сестру Таню. Баба Маша умерла, когда моей тёте Тане, маминой младшей сестре, было всего двенадцать. Мама всё жизнь относилась к Тане не как к сестре, а как к дочери, у них была абсолютная откровенность и было абсолютное понимание друг друга. И мне сейчас кажется, что мама, всю жизнь пытаясь "заменить" рано умершую маму Тане, была больше, чем сестрой, и для неё. 
И Тане шили платья у Веры Георгиевны.

Как странно, две сестры, вышедшие с Зелёновки, посёлка голосистых "фабричек", выросшие в коммуналке, были абсолютно европейскими женщинами, хорошо образованными и стильно (особенно Таня) одевающимися всю жизнь.

Мне у Веры Георгиевны не шили. (Вернее, шили только однажды: я уже писала про выпускное платье из кружев с люрексом, которое я, к счастью, надела только один раз.) Странно, что сейчас я в этом маме и Тане завидую!

Вещи в те годы моей "первой" жизни не выбрасывались - они передавались "по наследству". У меня в детстве одежда была, в основном, " с чужого плеча": в ежедневной жизни я донашивала вещи мамы или обеих тёток... Но тогда мне это казалось абсолютно нормальным. Правда, моя Ба (папина мама, баба Лена) пыталась как-то это компенсировать: каждым летом она покупала мне новое платье. Вернее, не каждым летом, а когда я вырастала так, что платье предыдущего сезона носить было уже невозможно. Я могу по пальцам перечислить всё, купленное персонально мне. 

Красота, мне кажется, играет с женщинами злую шутку. 
Красивым женщинам сложно стареть.
 Сложно продолжать видеть себя красивыми в другом возрасте. 
Мама очень переживала сначала полноту, потом худобу, потом морщины... 
Впадая в депрессию, перестала заботиться не только о стиле, вообще об одежде... Как-то ей стало не важно, во что одеваться... Правда, изменившееся время этому поспособствовало...

Я тоже смотрю на себя в зеркало без восторга в своём возрасте, но и без особого сожаления, мне легче: ни я, ни родные, ни одноклассники-однокурсники не считали меня звёздной красавицей, более того, отношение ко мне менялось в лучшую сторону с моим прибавлением в возрасте: сначала меня дразнили "толстой" (а я просто была крупнее, выше, потому что практически старше всех в классе на год), потом , этак лет через десять стали говорить, что я "похудела"(при моём том же самом весе), а в своём возрасте среди сверстниц уже числюсь "худенькой", хотя за последние десять лет прибавила килограмм пять... Так что мне особо жалеть не о чем... С возрастом пришла и возможность покупать ту одежду, которую хочется носить.

Хотя... Сейчас, когда могу купить практически "что хочу" (к счастью, хочу не так много), - поздно. Нет, не поздно "для себя": по-прежнему ещё получаю от красивых вещей удовольствие. Но поздно для окружающих: "А куда эта старая тётка так разрядилась?.." Я, правда, придерживаюсь простой философии: "хочется." ("Не нравится - не смотрите.") Вот на школьный выпускной (у всех учителей во всех странах традиция - покупать себе обновку к выпускному!) - так в этом году купила красный пиджак! Представляете: красный пиджак на женщинe за шестьдесят! А у меня никогда не было красных вещей, так что хочется успеть поносить яркое... Подождите, дойду ещё до розового, созрею, ведь никогда не носила...
(А как же насчёт стиля в одежде?!!)

Счастливы те, у кого всё в жизни вовремя. 
"Блажен, кто смолоду был молод, Блажен, кто вовремя созрел... Кто в двадцать лет был франт..." 
Ну-у-у, опять пошла литература! 
Опять на цитаты потянуло! 
И когда я от этого избавлюсь?!

Вот тебе и "гимн минимализму"! Какой-то антигимн получился. Да и минимализм тут был совсем ни при чём... Увела меня моя память куда-то в сторону...