Детский сад. "Наше счастливое детство."

Наше счастливое детство. 

                    Детский сад.

                      

Наше счастливое детство. 

                    Детский сад.

Как меня водили в ясли, я не помню. Даже о первых годах в детском саду ничего не всплывает. "Ты не помнишь, как бегали по утрам в детский сад? Из барака, ты у меня на закорках?"- это папа по телефону. А бегали - это его способ передвижения. Папа пожизненно опаздывал. И бежал со мной в сад, на автобусную остановку с колоссальным кофром (у папы всё не как "у людей": у всех - ножи, у него - ланцет, у всех сумки - у него кофр, весящий килограммов 15! -не преувеличиваю, в кофре фотоаппараты, да не один, объективы, да не один, насадки, штатив...) Но зато лет с пяти я помню садик очень хорошо. Он казался мне огромным. Четыре группы! Огромная территория! Двухэтажный корпус! 
С "парадным" входом, крыльцом с перилами и ступеньками, с неизменными цветочными "вазонами", оштукатуренное здание отдалённо напоминало барские усадьбы - в послевоенное время идеал мирной и "богатой" жизни. 

Всего этого уже нет. По-моему, нет и фотографий всего этого великолепия. Когда пару лет назад я пришла туда, здание ещё стояло. Маленькое, с крохотными участками вокруг, с всё ещё бурно растущим колючим барбарисом вместо забора.  
Но в детстве колоссальным был не только дом и сад, а и его заведующая, бабушкина соседка Руфина Аркадьевна. Необыкновенных размеров женщина. Внушительных. Её можно было только уважать на месте родителей или бояться на месте детей. Под её руководством в саду сажали цветы вдоль дорожек: неизменно мной любимые настурции и ноготки. У неё болели суставы, мне кажется, и для лечения она ловила пчёл и сажала их себе за вырез платья, они её жалили. Она считала, что лечение пчелиным ядом ей помогает. 

Я стою на участке с открытыми глазами, Руфина Аркадьевна на дорожке, я ей по пояс, она спокойно берёт пчелу с цветка и отправляет её себе в разрез декольте... и при этом с кем-то разговаривает... несомненно, такого(!) человека можно только уважать. Уважа-a-aть.

Воспитательниц было две: "старая" (ей было лет 30-40) Полина Ильинична и "молодая" (соответственно 20-30) Людмила Ивановна. Все любили Людмилу Ивановну.

(Вот и я сейчас такая "Полина Ильинична" для моих подготовишек, и меня все слушаются, а мою помощницу Мэри, частенько не слушаясь, любят больше... Не сожалею, просто так это работает с детьми...) 

В саду кормили. Помню неизменную манную кашу, какао, кисель, компот (если удачлив, в компоте будет изюминка) и рыбий жир, который разносила медсестра, а иногда и сама заведующая. На кусок чёрного хлеба за обедом выливалась чайная ложка этой пахучей жидкости. Хочешь - не хочешь - ешь. Я, кстати, этот ритуал почти любила. Или бравировала, что могу съесть не поморщившись. Альтернатива хлебу с рыбьим жиром - просто рыбий жир, вылитый в раскрытый детский рот. Так что выбор небольшой.

 В саду спали. Была отдельная спальная комната - веранда с большими окнами и кроватками для каждого, с простынями, подушками и одеялами.  Сейчас, работая в частном американском детском саду, думаю: какая роскошь! У каждого своя кроватка, белое (а тогда только белое!) постельное бельё... Открывалась форточка, спальню проветривали - и спите. Заглянет воспитательница: "Закройте глаза!" - это если кто-то решил поговорить или повертеться.

                                             ***

 Самое острое чувство несправедливости жизни тоже связано с детским садом. Летом, не знаю, как часто, нас водили гулять в лес. Помню воспитательницу, в тот раз Людмилу Ивановну, сидящую под кустом неизвестного растения, кто-то из девчонок расчёсывает ей волосы (почему-то любимое занятие девочек юного возраста, вне зависимости от стран и континентов, что для меня загадка.) А мы гуляем вокруг. И каким-то образом мы с подружкой или двумя заблудились. То есть ушли так далеко, что не видели "своих" и не слышали голосов играющих детей. И Я нашла дорогу к дому бабушки. Что очень недалеко, в пределах километра. Но в лесу. Просто с тропинками. И Я вспомнила. И не плакала. И ВЫВЕЛА всех. Как я была горда собой! Больше в жизни не удалось испытать чувство такой неограниченной самостоятельности и гордости от этого. И привела всех в квартиру бабушки (представляю её ужас).  Бабушка послала тётю Свету отвести нас всех назад. Дошли мы быстро, привела нас она не в группу, а на ту дорогу в лесу, где все ещё гуляли. И воспитательница нас ещё и не искала. И МЕНЯ наказали. Одну. Посадили под тот самый куст и не разрешили играть: "Ушла. И увела девочек. Нехорошо. Наказана".

я же всех вывела. они без меня бы растерялись, заблудились и плакали. больше никого в жизни выводить из леса не буду.

Смешные большие детские мысли. Но больше в жизни из леса мне никого вывести не удалось... 

                              ***

Я не помню садика зимой. Что мы там делали? Играли? - не помню. Нам читали? - не помню. Нас чему-то учили? - не помню. Воспоминания - не кино жизни, а кадры, разрозненно брошенные, случайно щёлкнутые. Иногда задняя сторона жизни - кадр более яркий, чем парадное фото, но не знаешь, куда его впихнуть, да и неприлично писать, да и почему я его помню, некрасиво, лучше забыть, а он выползает и выползает из задворков памяти и надо записать, а то замучает, не отпустит... 

Гуляли в садике мы на маленьких, разгороженных цветами участках. На каждом - песочница и большая беседка-веранда, где укрывались от дождя и, наверно, играли зимой. Веранда с игрушками в коробке и маленькими велосипедами. А за этой верандой, извините, кучки... В туалет нас, детей на прогулке, водить было далеко, это был небольшой перерыв для воспитателей, чтобы расслабиться: "играйте, гуляйте"… Да и нам бегать в туалет, отвлекаться от самого главного в детской жизни - её имитации, не хотелось, а за верандой никто не увидит, и листиков полно... Некрасиво? - Жизнь.

                                        ***

В нашем саду, как, наверно, во всех садах тогдашнего Советского Союза, воспитатели проводили утренники и новогодние ёлки - этакие детские "балы". Под огромным портретом Ленина, как веком раньше в школах под портретом царя, на выпускном утреннике для старшей группы мы читали стихи и пели песни (к неограниченной радости родителей, гордости воспитателей и умилению бабушек). Для них нас одевали в костюмы: для девочек воздушные платья, для мальчиков белые рубашки и шорты. Костюмы принадлежали садику. В саду была кастелянша, заведовавшая всем этим бельевым хозяйством: простынями, наволочками, костюмами...

(а интересно, кто и как всё это стирал?) Я помню, как мне эта кастелянша выбирает платье.  И в белом, каком-то балетном, платьице ощущаю себя почти красивой.

                   Я - первая в линии на других фото, зсесь - первая слева.

Я всегда в жизни ощущала себя непривлекательной. С садика. В группе была Рита, её все считали красавицей. А все девочки были влюблены в мальчика Юру. 

Я смотрю на выпускную фотографию и вижу абсолютно одинаково красиво-некрасивых детей, и абсолютно не помню и не могу выделить из группы того Юру и ту Риту. 

Как у них сложилась жизнь? 

И были ли они действительно красивы?

На фотографии слева стоит Руфина Аркадьевна, я в заднем ряду рядом с ней. Справа налево стоят Полина Ильинична, Людмила Ивановна, не знаю кто, кажется, повар, за ней наша кастелянша.